Летом 1972 г. разваливался мой первый брак, и я решил провести отпуск в Киеве, где я никогда до этого не бывал. Всё было прекрасно и удивительно! Крещатик, Софийский собор, Владимирская горка, пляжи на Днепре, Труханов остров… Но в конце месяца пребывания там я в Днепре подхватил заразу. У меня на ноге образовалось рожистое воспаление, температура под 40. Хотел улететь домой, выписался из гостиницы, но сил совершенно не было. Сижу на улице с чемоданом и почти умираю. Кое-как доплёлся до Октябрьской больницы. Слава Богу, меня туда положили и в конце концов вылечили.
В одной палате со мной лежал толстый-претолстый мужик. Еврей по имени Зяма. К нему по два раза в день носили передачи с едой, и он беспрерывно жевал. Меня он учил. Вот ты русский лежишь здесь, и никому ты не нужен. А вот я в любом городе мира окажусь в больнице, любому еврею скажу, и меня будут навещать и передачи мне носить.Следующие стихотворения написаны под впечатлением этих событий:
Здесь что-то есть от предопределенья,
Неумолимой злой моей судьбы –
Среди природы пышной, среди лени
Едва не умереть… Не от борьбы.
Случайный гость в Октябрьской больнице.
Чужой, прекрасный Киев за окном.
Пора б заснуть, да мысли вереницей
Мне не дают забыться сладким сном.
Припомнились мне здесь мои ошибки,
Те даже, о которых я забыл.
Я вспомнил женщин милых, страстных, гибких –
Их целовал, ласкал, но не любил.
В работе не сумел быть постоянным –
Хватался и за это и за то.
Соблазнам подчинялся и дурманам
И с другом вдруг впадал в неверный тон.
Так неужели вот она – расплата
Неотвратимо и ко мне пришла.
О жизнь! Так мало сделано. Я плачу.
Зима б скорей, чтобы метель мела.
Киев, 2 июля 1972 г.
До свидания, солнце - Ярило,
Ты мне кожу и сердце сожгло.
Колесом над Землёй прокатилось
И надолго за тучи ушло.
Память душу до дырок изгложет,
В зимних снах повторятся грехи.
Потому-то, наверно, до дрожи
Мне писать захотелось стихи.
Чтоб стихи зеленели травою,
Чтобы в них заискрилась роса,
Чтоб над ними, склонясь головою,
Я забыл бы про чьи-то глаза.
Ощущенья истомы и лени
Вместе с летом исчезнут, как дым.
Станут строчки стихов искупленьем
Всех грехов и прощеньем моим.