открыт погребальный сезон.
от рыб ожидают слова.
и если похмелье застанет врасплох
милицейские крылья погон,
они возвратятся на юг и лягут в кровать.
рука на хряще мертвеца
глодает тепло, озорное тепло.
и тот, кто родился в отца,
успеет до трёх досчитать
и спрятать с лица
останки сухого пайка колдовского кота.
двенадцать часов.
двенадцать часов ждать рассвет, озираясь на юг,
открывши пустую ладонь.
и если печаль ожидать как свою
дорогу на берег-огонь,
осталась мечта оглянуться вокруг,
царапая очи невинных подруг,
и светом ответить в бросок
в двенадцать часов.
она ждёт любви.
он тоже хотел бы, так нет:
ему подавай колбасу
и жадные плечи заморских девиц.
от рыб до зверей и от птиц
до красных планет.
он встанет в четвёртом часу,
зови — не зови.
он выйдет ростком из разбитых теплиц
своей обетованной богом земли
и встанет под шёлк парусов
чужих адресов.
глаза тростника видят то, чего видеть нельзя.
их не отравить,
их не взять в суеты колесо.
на роли туза им увидеть ферзя
сложнее, чем пухом подушку забить
и двери закрыть на засов
в двенадцать часов.