* * *
Он родился в семнадцатом.
В синем инее хаты
Под морозом сибирским спокойно пыхтели
дымком.
Он родился в семнадцатом,
когда люди и даты,
Перевернуты временем, жили,
дыша Октябрем.
Он родился в семнадцатом.
Рос, мужал со страною,
Верил в неба простор,
рисовал,
строил в завтра мосты.
Он родился в семнадцатом.
В сорок первом бедою
Призван был и ушел,
на подрамниках бросив холсты.
* * *
Крыл мрак
первый снег
Крал враг
Дней бег.
Мял плач вдов
Громом пушек,
Гвоздем подков
Рвал души.
Крик мерк
В лязге железном.
Черная смерть
Тучей лезла,
Маршировала нагло
С саблей наголо,
Бомбой падала
Детям на голову,
Затягивалась петлей,
Стреляла в спины,
Рассыпаясь пеплом,
Хохотала в руинах.
Сгоревших сёл
Труб строй
Вперед вел,
Звал в бой.
За нашу боль
Пощады не просите!
Ведет бой
Народ-мститель.
Скозь мин вой
И кровь рек
В главный бой
Идёт человек
За ним - другой,
Земли сыны,
На смертный бой
За жизнь страны.
Пулемет стих
В стуке сердец.
В каждом из них -
Мой отец.
* * *
Я не слыхал пулеметных очередей,
Всплесков гранатных, воя мины…
Закутав покрепче, нас, детей,
Выносили матери к магазинам.
Четыре года днями и ночами
И зной, и слякоть и морозы зимние -
Насквозь пропитаны очередями:
Пулеметными и магазинными.
Фронт. Атаки. Ракеты росчерк.
Зигзаги окопов обороны.
А в тылу продукты в очередь,
И без очереди - похоронные.
Я не слыхал пулеметных очередей.
Но, запомнив до глубокой проседи,
Не могу спокойно видеть детей
В любой магазинной очереди.
* * *
А память будет снова возвращать
Простую деревянную кровать.
И на стене известки шелуху
Совсем забыть никак я не смогу.
Ползет в окно фанерное мороз.
За окнами застывший стон берез
И злого ветра неумолчный вой,
А над кроватью, прямо надо мной
Висит на шелушащейся стене
Европы карта, и бежит по ней
Цепочка красных маленьких флажков:
Аванпосты сражавшихся полков.
Однажды я взобрался на кровать
И начал их вперед переставлять.
Мне все казалось, что и я в бою,
И я бойцом в ряду других стою,
И если я флажок переколол,
Так значит, мной освобожден Орёл…
Не я, другие брали города.
Не я, другие падали тогда.
И где-то там, где всем флажкам конец,
Шел впереди и падал мой отец.
А память будет снова возвращать
Простую деревянную кровать,
Следы, что в карте делали флажки,
И путь, которым шли отцов полки.
* * *
У меня на книжной полке где-то
Есть потертый выцветший альбом.
В нем храню твои автопортреты,
Каждый штрих, этюд, набросок в нем.
Впился в пожелтевшую бумагу
Твой широкий броский карандаш:
Вот кусты рябины над оврагом,
Вот наш двор и старый тополь наш.
Только чаще я беру рисунок,
Присланный тобой издалека -
Гимнастерка, на ремне подсумок,
И пилотка сдвинута слегка.
Фон холодный оттеняет строго
Белый ежик стриженых волос
И глаза, уставшие в дорогах.
Мне тебя обнять не довелось,
Потому что ты, усталость пряча,
От врага не прятал глаз своих
И упал в колосья ржи, горячей
Светлой кровью землю напоив.
У меня на книжной полке где-то
В тишину закутаны листы…
Вот последний из автопортретов.
Больше кисть не тронула холсты.
* * *
Отец!
В холсте неначатом
Ловлю твои напевы.
Отец…
Рожден семнадцатым,
Схоронен сорок первым.
Прости,
Не красок спектрами
(недодано судьбою),
Стихом
Пою заветное,
Не спетое тобою.