У нас был штаб на пыльном чердаке,
где Арлекин болтался на крючке.
Они по средам красились в зеленый
и толковали сны наоборот,
и вычисляли свой счастливый код,
перемножая цифры телефонов,
они носили джинсы без белья,
кварталами из мела и угля
углы прямые обходя по острым,
он пел о том, как прилетят грачи,
она варила сок из алычи
и имена придумывала звездам,
укачивая мертвую мечту,
жила незаживающим тату
под золотой иконкой на цепочке,
он не любил ее, вернее так –
он ненавидел корабли в портах,
которые она читала ночью
на потолках с следами от подошв,
там вечно с ночью начинался дождь,
а после ночи продолжался август,
и ровно в полночь, как заведено,
решетка с небом, вклееным в окно,
ложилась синей клеткой на бумагу,
там жизнь упала в колею строки,
тогда еще писали дневники,
но вход был разрешен и посторонним,
по крыше грохотали поезда,
крыльцо сносила черная вода,
а ветер сеял маки на балконе.
Они, смеясь, курили за стеной,
и каждый день знакомились со мной,
но все же забывали постепенно,
она с улыбкой уходила в ад,
он мямлил, что никто не виноват,
а протрезвев, вскрывал на кухне вены.