1
На временном вернисаже
общедоступных утех
среди завернутых в саржу,
среди расхристанных - тех,
кому и нитка удавкой,
кому булавка копьем,
кто исповедует плавки,
кто - ледяной водоём, -
Застеклена и ты, совесть,
опора календарей.
У нас особый засов есть
для унесенных дверей.
Мы ставим ранние главы
на место поздней главы.
Мы экспонаты на славу,
да не на пользу, увы.
Мы, как прилежные стрелки
на всем известном бегу,
соприкасаемся редко
в довольно тесном кругу,
но тем усерднее верим,
что нам с тобой повезло.
Нас эталонное время
в одной оправе свело.
Оно бесплатно спаяло
себе изрядный конвой:
лишь только я просыпаюсь -
тебе пора на покой.
Так что вращаемся в разных,
по сути дела, кругах.
На одинаково грязных,
хоть и дебелых руках.
Ты превратилась в иголку,
тупой охранницей став.
Когда светло - самоволкам
смертельный враг и устав.
А ночью снова и снова
бормочешь: "Полно, уйдем!"
Но в этот замок сановный
я вбит обойным гвоздем.
2
Не для того, чтобы рябило,
а для отвода Божьих глаз
нас кровью пращуров прибило
к камням, как звонкий пенопласт.
И вслед за нами подло лезли
на глыбы из мятежных вод
неизлечимые болезни -
твои последствия, отвод.
Так пригоняло в комьях тины
грехи, условности, вину.
И развалюху гильотину
каким-то волоком по дну
к нам кровью пращуров примчало
под смех глухого палача.
А что ему не отвечало -
то разбивалось о причал.
Песок и гнилостную пену
отхаркав с промельком блесны,
подсох на солнце постепенно
весь этот хлам. Но вместе с ним
к нам кровью пращуров прибило
привычку заметать в углы.
А как теряться в хламе пыльном
мы научились у иглы.
3
Всему положены и спады, и подъёмы
самой природой – своды радостей и бед.
Но непреложно застывают водоёмы,
когда работу прерывают на обед.
Винить молочные коктейли неуместно,
а в неизбежности что толку ворожить?
В жиринке есть безоговорочная прелесть,
да слишком малая надежда, чтобы жить.
А мало – стимул и мотив переполоха,
когда по ценностям прокладывает путь
и наступает на приличия эпоха
таких сцеплений, что и век не разомкнуть.
Чтобы случайно не заметить ни падений,
ни театрального двуличия добра.
Когда исконно обязательное дело
уже не стирка, а добыча серебра.
Иным мешает обусловленность потенций:
лишь только втянутся, потрудятся едва –
их руки тянутся к льняному полотенцу.
Но обтиранье – процедура номер два.
Другие вроде бы спешат неторопливо,
да не упустят свой старательский момент:
они так жадно погружаются в намывы,
что до скелета протирают инструмент.
У них у всех перед последней постирушкой
размякнут косточки от масла и удач.
А я воспользуюсь проверенной игрушкой –
твоей игольчатостью, маленький палач.
Стальной иглой, будь то булавка или спица,
нарушу связи ледяного рушника.
Войду до повода у края усомниться -
что лучше: сразу...
Или долго привыкать.
4
Оставь напрасную поклёвку. Неуместно,
да и не модно с алой тряпкой - на быков.
Мы сами трафили законам браконьерства
под злобный шёпот заурядных рыбаков.
Они садились, подавая свои туши
чуть-чуть вперёд, как перед финишным броском.
Только не снасти, брат, а вспугнутые души
на красный лёд нас выносили косяком.
Теперь нелепо поворачивать обратно,
гадая будет ли весною ледоход.
Кто слепо верит в избежание утраты,
тот приближает неминуемый исход.
И покупатели разменивали трёшки,
как бы оправдывая бред этих затей,
чтобы какая-нибудь мелкая рыбёшка
смогла остаться за пределами сетей.
Чтобы ставриде удалось помимо слова
идею чести пронести через века:
чтобы привычно у прозревших промысловых
сводило челюсти при виде червяка.
Но всё, что сложно, непонятно или странно -
гораздо проще познаётся изнутри.
Гляди: упрямая зарядка ресторанов
кромсает корюшку под чьё-то раз-два-три.
Тогда как рядом, на сверкающем прилавке,
среди охотников манящей мишуры
зеваку радуют заморские булавки,
что так похожи на отчаявшихся рыб.
Так вот дилемма для плотвы: стальные блёсны
или пружинистая жизнь - что же влечёт?
"Куда ж нам плыть?.." - ещё проблема. И не поздно
её решить, пока не взяли на крючок.
С одной уключины рыболовецкой лодки,
пусть слишком сложно жить, но жизнь всего первей.
С другой - надёжнее умеренные нотки,
соседство спиннингов и банок для червей.
Там не коснутся нас ни противень, ни тёрка
хмельного повара. Мы спустимся в метро,
когда подавится последней краснопёркой
больного города скрипучее нутро.
Ну, а потом уж, растворяясь в Ахероне,
как в кислоте, звеня поддельным серебром,
порассудачим вслух, по-рыбьи: об уроне,
о мелкотемье и о том, что лечит бром.
О том, что как бы ни шумел сезонный нерест -
не разгуляться нержавеющим малькам,
пока державные законы браконьерства
дают обещанную пищу рыбакам.
5
Одно и то же виденье,
пустячным снам не чета -
ни власть, ни дева, ни деньги -
одна и та же мечта,
одна и та же молитва:
остатком лет или дней
распорядиться открыто
в манере, свойственной мне.
По мановению свыше
погон на левом плече
я белым вензелем вышью,
не объясняя зачем.
Я наложу лейкопластырь,
снимая вечный покой
с когда-то срезанной касты,
не поясняю - с какой.
Да, запоздалые меры.
Кому-то мнится - тщета.
Что делать, раз нету веры,
два - а душе нищета,
три - круговая порука
у траурной полыньи.
Попытки старого трюка
на гребне новой волны.
Отдав последние нервы
за пару древних причуд,
упорно меч свой фанерный
одним из первых точу -
что мнится более тщетным,
чем врачеванье беды
другой эпохи. И щепки
пересыпают следы.
Непросто быть пионером -
острее значит быстрей.
Галантерейная эра.
Пора других лагерей.
В петлице первый подснежник,
под снегом - лёд и вода.
Бреду по левобережью.
Игла укажет - куда.
6
Годы идут
и всё больше пугает
так называемый тыл.
- Ты ж понимаешь...
- Я не понимаю
только тяжёлую пыль
- Речь не о пыли.
- О чём же вся наша
небезупречная речь?
- Спящие старшие
дремлющих младших
пробуют предостеречь.
- Это причина, а тема? Скорее
чем уколоть и больней?
О магнетической галантерее
речью, о вечной игле?
- С неба ли, с моря - не до уточнений -
и об уборке. - Чего,
(скороговорка - что крови течение
к горлу) - притворных чинов?
- Да, но сначала - забвения пыли.
Тут не уборку, тут бой
стоит затеять, пока не забыли
кто мы такие с тобой.
в этом побоище, может быть,
вспомнится чей ты потомок и брат.
Ну, а без этого - самое большее -
мраморных слоников ряд,
сонники...
- Где они? Неразмыкаема
цепь одинаковых снов.
- Ты ж понимаешь...
- Я не понимаю
необязательных слов.
7
Why why says the in junk the yard.
P.Mccartney, "Junk"
Раздвоить сухую щепку гвоздиком обойным
или дальше – по полену щёлкнуть колуном –
не суди, марионетка. С нею ли, с тобой ли –
всё похоже в этой жизни, всё идёт на слом.
Всё похоже, как кусты чая на припёке,
или пачки с измельчённым – первый ли, второй
сорт – листом овальным, оботрём-ка лучше полки
одинаковости ради, ветошью сырой.
Лучше полки обтереть не вникая в щели,
где сосновая слеза про каменный топор
смотрит горькое кино "Секрет полишинеля"
и с чаинкой молодой не вступает в спор.
Той же тщетно выяснять – век пройдёт за сутки –
щепка плачет по сосне, а ветошь по чему?
Этак далеко зайдёт, да к чёрту предрассудки,
ну-ка, крепче поднажмём – нечего ему!
Только зря всё это, мать. Дерево – не кукла.
Неслучайные черты так просто не сотрёшь.
Слышишь, батя во дворе по полену стукнул,
А оно ему в ответ: "Ну, здорово живешь!"
По семейному, ей-ей. В колыбели бойня.
Лижет кожу эмбрион, так значит – поделом.
Извини, марионетка, чай пью не с тобой я.
Всё похоже в этой жизни.
Всё идёт.
8
Удушливых "дудочек" стяжки
иль снова размашистый клёш –
что мне, неумёхе-портняжке,
закройщика ловкого ложь?
В его же прямых интересах
мой праведный труд, и врачу
он пишет на пыльных отрезах,
что слишком неровно строчу,
что роюсь порой втихомолку
в карманах своих дневников,
танцую на грани иголки,
как мальчик не знаю оков.
Что левой погон вышиваю
тот самый, а правой рукой
швыряю картошку в трамваи,
кромсающие мой покой.
"Обычное в сущности дело,-
ответствует опытный врач. –
Претензии юного тела
на сумму подобных отдач.
Пилюли навряд ли помогут –
скорее покой и уют
направят его понемногу
в умеренную колею."
С остатками саржи и мела
роняю: "Всё было бы так,
когда бы психея умела
размениваться на пятак."
9
А впрочем, отсутствие острых предметов –
не Бог весть какое несчастье.
И ниточка есть посерьёзнее этой –
клубок бы не выронить часом,
Когда властелин временных вернисажей,
хозяин любых положений,
ко мне подойдет и с улыбкою скажет:
"Довольно лишних движений."
1985-1987