Забор был полностью покрыт душистым хмелем
и беспардонным бледно-розовым вьюнком.
Я проводил на даче пятую неделю,
читал, дичал и притворялся грибником.
Дожди случались почему-то по субботам,
а в воскресенье вереницы низких туч
несли свою дистиллированную воду
за горизонт – в болванках пухлых серых туш.
Я пил настойку на восьми целебных травах,
цедил рябиновку и с бергамотом чай,
писал заметки в разлинованных тетрадях,
не брился, киснул и отчаянно скучал.
Так убывают дни привязанностей наших –
вдали от секса, треволнений и забот...
Но подозрительной соседке, бабе Маше,
всё мнилось: я бросаю дрянь через забор.
Однажды вечером, повыключав все лампы
и вяло слушая какой-то симфоджаз,
я вдруг почувствовал, что зверь на мягких лапах
глядит в моё окно, не отрывая глаз.
Чуть сдвинув голову, я встретился с ним взглядом.
“Намного больше дикой кошки, но не тигр,” –
мелькнула мысль, – “В глаза смотреть ему не надо,
не то он насмерть загрызёт тебя, кретин!”
Но смерть на даче под клыками ягуара
своей нелепостью внушала лишь восторг.
Давно не мальчик, я был крупным и не старым,
мой дух был твёрд, и верный премоляр – остёр.
За лесом взвизгнув тормозами, электричка
нас отвлекла от смежных взглядов сквозь стекло.
Я краем глаза на столе заметил спички,
стволы-фрагментики осиновых колов.
Неторопливым жестом подхватив коробку,
я бодро чиркнул сразу несколько: огонь
смущает хищников, – но, явно не из робких,
пантера, пума, леопард (или другой) –
зверь тут же прыгнул на меня. Я отшатнулся,
при этом треснувшись затылком о косяк,
да так, что череп сжался от набата пульса.
Осколки прыснули... Мир дрогнул – и иссяк.
...Едва очнувшись, я почувствовал, как будто
в моих штанах притормозил локомотив.
Затем эрекция, продлившись три минуты,
прошла – и я был вновь приличен. Чай остыл.
Я проглотил его одним глотком, и это
восстановило мой, чуть потрясённый, дух.
Окно разбитое, бутылки, сигареты
и колья спичек – устилали всё вокруг.
Так входит в жизнь любимый первородный хаос.
Так, от бессмысленного оттолкнувшись, ты
легко шагнул в домен бесцельного, – не каясь,
не удивясь, не потревожив пустоты...
Под утро ливень посбивал цветы с ромашек
и смыл следы большого зверя под окном,
оставив мой носок – на клумбе бабы Маши...
Она придёт потом ругаться всё равно.