Что печалишься, Иван?
Тот умен, а тот - дурак,
век блуждает, как прустовский Сван,
у него обнаружили рак,
и дни его сочтены,
он мучается собой,
часы у Кремлевской стены
ему отбивают бой.
Оттикали, проводили -
лети себе, пташка, лети,
серьезно, без всяких идиллий,
кто следующий - подходи.
По щучьему ли веленью,
по дури ли неземной,
бои продолжаем с тенью,
ко льду примерзая зимой,
и маемся - нелегко нам,
ведь камень пудовый в груди,
не место здесь крикам и стонам,
песок мы - хоть пруд пруди.
Песчинка к песчинке - пустыня,
а мы друг для друга - свеча,
забытая всуе святыня,
глядится в себя хохоча.
И пьеса идет без антракта,
ей, видно, не будет конца,
спешит одинокое завтра
на тихую жертву ловца.
А мы не спешим - мы скопом
«козлиную песню» орем,
давно распрощавшись с Эзопом,
эзоповым слогом врем.