Стол…
полутени сталкивают блики
с вершин бокалов,
винограда кисть
нетронута,
задетый ветром лист
пытается вернуться в лоно книги.
Играют вина в отблесках косых.
Виолончель пространство тихо полнит
упругостью смычка...
пол галереи помнит,
исчезнувшие в комнатах пустых,
порывы детворы к прыжкам и бегу…
Еще совсем недалеко за полдень.
День состоялся,
и замолвить
ему осталось пару слов за негу.
Бессильные деревья сыты тенью,
цепляется за солнце вишен гроздь...
Мой долгожданный поутихший гость
едва справляется с полдневной ленью.
В высоких окнах отраженья сада
(за исключением с утра открытых)
фонтан почти не слышен...
вкруг умытых,
блестящих статуй
носится прохлада.
По тонущим в цветах аллеям –
прыжки кузнечиков,
полеты лепестков,
скамейки, с монотонностью стежков,
и дуновенья ветра чуть смелее...
Мой собеседник плавно иссякает.
Я – тоже.
Мы довольны…
День
готовится продлить густую тень
чуть-чуть вперед,
газон пересекая.
Молчим,
не тяготясь, не обрывая
огромной паузы,
до горизонта
наполнившей пространство,
вновь экспромта
не сочиняя и не ожидая.
Он тоже, как и я, ушел в себя…
Бесцветный мотылек меж нами крылья
сложил на скатерти;
уже вся эскадрилья
готовится к посадке,заслепя
глаза,
нас принимая за растенья.
Я думаю: «Как тяжко было врозь!»
И он, наверное: «Немыслимо! Сбылось…»
И чуть смущаясь, ловит отраженье
своих в тени расслабленных зрачков,
верней, моих
- еще вернее – наших,
здесь, в этом измеренье, ставших
смотреть помимо прошлого очков,
на землю прошлого,
где он и я
ютились в одноместной оболочке,
где оба извлекали жизни строчки,
но из различных точек бытия.
И где уже сознанью невозможно
нас рассмотреть как некую реальность…
Там - мы ловили только моментальность,
летящую в Ничто…
и я подкожно
не мог смириться,
очевидность зля –
ушел, желая показать пример…
Он начал путать рифмы и размер,
день ото дня сознание трезвя...
Теперь мы оба здесь.
Так, понемногу,
и соберемся все на этот пир
из одиноких временных квартир.
Кто верит
- может думать –
к Богу.