Ах, как поздняя осень щедра на загадки!
Как она утверждает свои беспорядки.
Это время простуд и неясной тревоги,
И того, что морозы стоят на пороге.
Невеселое время дождей и туманов,
Потрясений душевных и самообманов,
Что сумеем мы вновь пережить, коль придется,
Значит, все перемелется, все обойдется.
И лукавое счастье вернется на круги
После тягостных мытарств и глупой разлуки.
А в заброшенном парке, у детской качели,
Где фонарь одинокий светил еле-еле,
Часовой-ветеран, одноногий калека –
Там стояли в смятении два человека.
И о чем-то шептали, о чем-то кричали,
Забывая, что сказано было вначале.
И опять начинали – по кругу, по кругу,
Обвиняя друг друга, прощая друг другу.
И с насмешкою злой торопил их движенья
То закон притяжения, то отторженья.
И вдали от мирской суеты и мороки
Оба были растеряны и одиноки,
Будто в чаще дремучей забытые дети,
Словно только одни и остались на свете.
Он курил и, должно быть,
по давней привычке,
Бесконечно ломал обгоревшие спички.
А она вытирала слезинки украдкой
Нервно скомканной пальцами,
снятой перчаткой.
А потом, не сказавши последнего слова,
Разошлись, чтобы больше
не встретиться снова –
В безвозвратную даль,
за предел мирозданья,
Удлиняя зловещий квадрат расстоянья.
И в тумане растаяли их силуэты...
А зачем им подсказки,
нужны ли советы?
И они в состояньи ль услышать кого-то?
И какое мне дело до чьей-то заботы...
Потому что, как знать, – кто заплатит сторицей,
Если им возвратиться или не возвратиться?
Опускались на землю последние листья.
И белела перчатка отрубленной кистью.
Невдыхаемый воздух и ветер колючий.
И во весь горизонт беспросветные тучи.
Небосвод оказался беззвездным и сирым.
И химеры осенние правили миром.