Так занеможется,
так занедужится,
так заморочит косноязычие
певчих пророчеств,
что только ворочается
в сердце моём -
плоть немая моя
рожи корчит,
милостью Божьей, явленной дрожи сакральной,
не явленной ныне -
вот она тема:
дух закаляющей,
прах искушающей,
сеющей страх, бьющий в хрупкое темя -
Библейской пустыни...
Святыни поруганы,
ухо огромного мира скукожено,
но - непреложен закон вдохновения -
мною не отданного на заклание,
ни игнорированию,
ни мнениям
сытого прения...
Мчатся по венам
небесными стругами,
не замороченные мёртвыми стенами -
гимнов грядущих хранимые генами,
тучи паучьей глухости рвущие:
рифм откровения,
метра хоругвии,
ритмов парения -
стихотворения,
что если
Богу угодно,
лишь - будет...
Только в процессе им говорения -
я - настоящий,
вышедший в люди,
через безмолвные, лютые чащи -
мира без песни,
без мысли
о чуде
слова растущего
к выси
воскресной,
жизнь без которой - подгробные дроги,
груда недугов
в бездушных чертогах
ватного тела
на мокрой дороге
безмолвного дела...
Только над строчкой -
рею свободно,
духом справлявшимся с "одиночкой" -
самой забытой,
глухой -
подрасстрельной:
быть динамитом
листиков вешних,
рвущихся в небо
над каждою почкой -
ею научен...
В синие скинии вышней пустыни
бьют запятые зелёные точно -
бывшие в мороки зимние,
в были метельные -
точками
мёртвыми...
Вера - не крестик нательный.
По корневым загогулинам
самым глубинным,
жизнь утверждающим гимном -
небесное пламя рокочет -
с ним в перекличке поэтов аорты...
Так занеможется,
так занедужится,
так заморочит косноязычие
певчих пророчеств,
что только ворочается
в сердце моём -
плоть немая моя
рожи корчит,
милостью Божьей, явленной дрожи сакральной,
не явленной ныне -
вот она тема:
дух закаляющей,
прах искушающей,
сеющей страх, бьющий в хрупкое темя -
Библейской пустыни...