У падения Рима один несомненный плюс:
дождевым червям не придется долбиться в камень,
на поверхность выйдут они, наравне с богами,
и споют небесам многослойный червивый блюз.
Император, случайно оставшийся средь живых,
в одиночестве будет ходить по разбитым плитам,
только песни червей для него незаметны, увы,
лишь вертлявое небо над ним, ухмыляясь сыто,
истекает дождем, для червей обмывая Рим.
И безглазые твари, взвывая беззвучным воплем,
покрывают гробницы сенаторов, что усопли.
Император тоскует. А мы червям говорим:
Уходите, черви, в норы,
уползайте, черви, в горы,
разлетайтесь, разбегайтесь,
больше нам не попадайтесь.
На крюки мы вас насадим,
в банки страшные посадим,
кинем в речку, кинем в пруд,
там вас демоны сожрут.
Страшно, страшно век окончить
между острых щучьих зуб.
Страшно быть собакой гончей,
если твой хозяин глуп.
Страшно жить среди пустыни,
страшно — между овощей,
очень страшно быть простыми,
очень страшно быть ваще.
Жалко, черви нас не видят, не слышат,
только всей своей поверхностью дышат.
Император уходит в глухие предгорья Альп.
Победившие черви насмешливо смотрят вслед.
Вместо вечного города тысячи тысяч кальп
его хижиной будет холодный незримый склеп,
а на месте столицы, среди осклизлых камней,
расплодятся цыгане, слегка усвоив латынь.
И падение Рима закончится в тишине.
Дзынь.