Автобус загулял - подумалось. Да так внезапно подумалось, невпопад подумалось, что стало даже совестно... Глядя на тех, кто трясся рядом со мной от грязно-ноябрьского ветра, пропитанного желтоватым смогом и ощитинившегося льдистыми иглами, на этой чёртовой остановке, я начала глубоко сожалеть о том, что мысль, как оказалось, вещь вполне материальная. По крайней мере, толпы высоколобых и четырёхглазых учёных дедушек вещали из "ящика" об этом свойстве мысли уже который год. Холод просачивался через куртку, свитер, футболку, кожу, мягкие ткани, мышцы, выстуживал всё возможное тепло из моей многострадальной грудной клетки, и уже подбирался было к сердцу, желая, видимо, превратить его в полуфабрикат глубокой заморозки, как вдруг... Автобус подъехал... Вальяжно так подъехал, не спеша, вразвалочку подъехал, попыхивая чёрным дымком из выхлопной трубы, на которой висели комья сочной плодородной грязи. Такой сочной и такой плодородной, что било в ноздри - разгорячённой землёй через бензин. Что-то вроде ожесточённого желания жить было в этом бешенном рыжем автобусе. Каким-то нездешним, полуреальным он выглядел в этом мутном овсяном киселе ещё не кончившегося дня. А дни сейчас какие-то скоропостижные стали. Вот и кошка выползла из-под лавки - облезлая, драная разношерстная городская кошка, страшная и тощая. К хвосту прицепился какой-то древний репей. Кошаки по осени обрастают, как лохматые мамонты, а у этой новая шерсть выросла так клочковато и несуразно, что не понять - кошка перед тобой иль бурый мастодонт с рыжими проплешинами. Левый глаз животного, мутный какой-то и полуприкрытый, воззрился на меня с нескрываемым подобострастием, а правый пытался за гулей уследить. За серой такой ноябрьской гулей - как из свинца вылитой. Из свинца, но не пуля - неповоротлива слишком. Но и голубкой язык назвать её не повернётся. так, пренебрежительно - гуля, не более. Ну вспомнилась мне почему-то школьная уборщица Галя - в таком же халате цвета неба перед жестоким снегопадом в сумерках - вот и буде т птица - гулей. Не звать же её Галей в конце концов! Надо в ларёк - пока автобус не ущёл - успею может. Сигареты на нуле, мысли тоже. Как думать, если не курить? Как не курить, если думать? Неразрешимость. Несвоевременные какие-то сейчас дни. Преждевременно уходит солнце, покачиваясь, как довольный пьяница после банкета, желейно трясутся, раскрасневшись, солнечные щёки. Хочется апельсинов. Надо - "фанты". Аппетит пропадает по осени. Много куришь? - как-то спросил коллега после усталого дня. Курю немного. Не хочу думать. Как думать, если не курить? Но я не брошу. Не думать тоже страшно. Вакуум что ли? Времени лениво. Вышел водитель. Вернее, вышла. Женщина. Лицо худое и длинное. Рыжая. Слишком рыжая. Лисица? Да нет, женщина. Тётка бальзаковская. И не бывает женщин-водителей автобуса. Но есть. Тоже ларёк. Тоже "фанта" И автобус, безумно рыжий. Желание жить, может? Или меня температурит от бессонницы? Лихорадочно. Свело судорогой пальцы. Да не мои пальцы свело - лист кленовый от холода пе-ре-ко-че-вря-жи-ло намертво. Поплыл по дорожной реке - для него же огромная луж там, где внезапно закончился бордюр. И автобус - уплыл - вместе с послерабочей трясучкой усталых людей. Я засмотрелась, видимо, на всё это безобразие и не успела домой. Ну ничего. Мысль, говорят, материальна. Буду курить и думать об автобусах. Вдруг один из них мой окажется. Сигареты купила уже. Целую пачку. Успею домой - с 20-ю-то автобусами в запасе!
17.08.2009.