Александр Анатольевич Карамазов умер в 2001-м году в возрасте 39 лет.
При жизни почти не публиковался. Стихи его малоизвестны, не только благодаря скромности автора и его нежеланию как-то себя продвигать. Творчество Карамазова представляет совершенно отдельную линию в современной поэзии. Оно не вписывается в существующие рамки. Сложность образного языка, новаторский подход к стихосложению, дополнительно осложняет восприятие его произведений.
Вместе с тем, это тот случай, когда читателю есть ради чего напрягаться.
Предлагаю вашему вниманию подборку нескольких, на мой взгляд, лучших стихотворений.
Прошу вас, если стихи покажутся вам интересным, помочь мне познакомить с ними как можно больше читателей. Для этого напишите, пожалуйста, рецензию на эту подборку и поместите в интернете ссылки на нее. Может быть, когда-нибудь кто-то сделает это и для вас.
Михаил Наумович Ромм
********************************************************
Я строю музей
для скуластых камней
и картин,
как будто сошедших с витрин, —
куда, быть может,
заглянет случайный прохожий,
скажем, чтобы поправить галстук...
Но поверь:
руки, содранные о кровельное железо,
и кажущиеся такими бесполезными
и неловкими без молотка,
никогда добровольно не откроют дверь,
за которой — века
страданий.
Нет, я понимаю,
что музей — достойное место
для мужества, воплощённого в камне,
что искусство, создаваемое руками,
изначально естественно и безызвестно —
как дорога,
что подчас безыскусственна и бескорыстна,
как безумье Ван Гога.
**********************************************
ПИСЬМО ДРУГУ
А.П.Егорову
Друг мой,
какие в стране перемены!
Жирный уголь...
Такие начнутся дела!
Но всё кажется:
Будто, вернувшись со смены,
вижу дом свой,
сожжённым дотла.
Дом — ковчег!
Да и то:
за какие грехи?
И в раю
самогонка на свёкле...
будто сор из избы —
от безбрежных стихий —
выметаю
побитые стёкла.
(Наше время —
расцвета бредовых идей,
и тогда —
не отправленных писем.)
Я, похоже, устал
от случайных гостей —
не таких сумасшедших
и лысых.
Скажешь: Только слова...
Сам не знаю, с чего
влип в стихи,
как в навозную кучу.
Ведь от жизни хотел
я порой одного:
чтоб не стать
работящей и лучше.
**********************************************
ПРИМЕТЫ ДРУГА
Когда идёшь и дремлешь переулком,
То отблеск дружбы на твоей судьбе:
«Я пережил все слухи о себе,
Благодарю — за одинокую прогулку».
И в том, что встречный —
словно в воду канет,
Когда ПРИЛИЧНЕЙ — НЕ ИМЕТЬ ДРУЗЕЙ…
За ним спешишь с обидою своей,
Доказывая в воздухе руками.
**********************************************
В дом мой постучалась Пустота,
но пришла не пустая — с вещами:
книгой раскрытой,
какой-то пластинкой забытой,
заигранной,
и с ещё неостывшими щами.
Она уселась за стол,
и мокрым мизинцем
нарисовала на столе что-то смешное,
кажется белку,
и тут же подрисовала ей колесо.
Потом она сказала что-то смешное,
и замолчала —
как будто между нами пробежала кошка
(ибо это была кошка,
похожая на белку),
смешно перебирая лапками,
она перебегала дорогу
нарисованному на столе человечку.
1987
**********************************************
ДЕРЕВА
Дерева, вас темно, как в заставленной комнате,
Будто шторы опущены — будто свет не зажгут,
И смеркаются птицы куполами святыми на холоде,
И святыми дарами лёд смеркается на снегу.
Дерева, вас темно — целый сад
Сквозь ресницы и сквозь снегопад,
Будто сам — по охоте своей
Сдал лишь чёрных одних козырей.
Да и ночь напролёт — голоса
Красных листьев в моих волосах,
Если ж есть чего вспоминать —
Мир вам, скучные вечера.
Но не помню — до Покрова? —
Вас темно уже было и — было;
Дерева, вы мои дерева —
Городская, (при мысли) рябина.
Дерева, вас темно, как в заставленной комнате,
Будто шторы опущены — будто свет не зажгут,
И смеркаются птицы куполами святыми на холоде,
И святыми дарами лёд смеркается на снегу.
**********************************************
Ещё зима — зима не в полной мере,
прелюдия; во льду, как голограмма,
вдруг проступает лист.
Оконные вторые рамы,
как акварели, вносят в двери —
работа, милая в апреле,
и, так же воздух чист.
Теперь не обойтись без разговора
и о погоде: должен выпасть снег;
двойная муха будет спать в окне,
сухая, вхруст морозного узора.
А дальше всё как будто наизусть:
в укатанных дорожках общий двор,
где галки воробьев сгоняют с булки,
и, торопясь на спевку в детский хор,
мальчишка будет пробовать сосульки
на ДО, на МИ, на вкус и просто хруст.
Потом подряд; не всё ль равно, с чего —
чему не быть и быть на видном месте:
мальчишке с льдышкой, льдышке без него,
снежинке, жениху или невесте
с их стариками,
нудно как закон,
твердящими: «Во всём есть свой резон».
Какая разница! В подобное из утр
вы улыбаетесь их вечному резону —
в цигейковых поддёвках, по сезону
перелицованных «не мехом внутрь».
**********************************************
ПОНЕДЕЛЬНИК
Утро начинается с постели, —
беспокойной дрёмы: «Тебя эти пятнадцать
минут устроят?»,
делового пробуждения: «Где мои брюки?»,
и — как выезд на «натурные съёмки» или
многочасовая игра в шахматы с воображаемым
противником — кончается бесконечным
перечислением вариантов неиспользованных
возможностей и полной
утратой иллюзии:
понедельник начинается с воскресенья...
сегодня — вчера...
пьянка — с похмелья...
«синица в руках» с «журавля в небе»...
¬— Твои «журавли» у тебя в руках...
— Держи меня за нос — они улетели...
**********************************************
НОСТАЛЬГИЯ
В голубином, лубочном небе,
где в салюты взлетали шары, —
мне смеялся прищуром Ленин —
бисеринками красной икры.
А родители водочку трескали,
свято веруя: «Всё на века!»
Время было божие, пионерское —
с синей жилкою у виска.
И на голую ветку сирени
будет дождь лить опять и опять…
Ещё жив на плакатах Ленин —
даже внукам смогу показать.
5 марта 1994, б марта 1996
**********************************************
ПРОЩАНИЕ С РОДНЫМИ
Они шумят как дети на заставе,
Легко играя в свой нарушенный покой;
Как быть тому, кто отчий дом оставя,
Ушел, не видя ничего перед собой?
И хоть немного сделать обещаю
для них — но, где с собою спорить нам нельзя,
За верность и любовь мы всё прощаем
Родным и только искренним друзьям.
Случится так, что встретившись немногим,
Но тесным кругом, вспомним как и где
Мы ревновали к той, чужой, дороге,
Слепой удаче и незнаемой беде.
**********************************************
ПЕСНЯ
Мне назначена другая жена,
но в жизни решать тебе.
Ты не можешь лечь спать одна,
а мне всё равно: ты одна или вас две.
Вечерний чай — это столько-то
прочитанных на ночь страниц,
и ничья голова от дурных сигарет.
Я хочу лечь спать... но падаю ниц,
и мне всё равно: ты одна или вас две.
Ведь выстроен дом из закрытых дверей —
для спешащих сюда извне.
Твоя соперница станет тебе нужней,
потому что мне всё равно: ты одна или вас две.
И мне всё равно, когда кто-то спешит домой
к своей или чужой жене:
мне хорошо... я ложусь спать в подъезде,
твёрдо зная, что это запой,
и тогда мне всё равно: сколько выпить
— по одной или две…
**********************************************
«ЗНАНИЕ»
То было знанием от игры ума.
(Избави, Боже! Избави, Боже!)
Как естество и виртуальная чума,
Так бред и явь у пьяницы — всё тоже
Самое. И возраст — нежитьё:
Бредёт какой-то, с кем-то, ниоткуда...
Свалился в лужу... пляшет и поёт,
И видит, соблазнившись, в небе чудо,
Но в небе, отражённом в жиже лужи.
От праздности стиха, для красного словца
Мой голос и тлетворен и простужен.
Князь мира в зеркале корёжит мне Отца
(Лишь хряк стоял в бездонном чреве лужи).
Я будто заглянул в дурной кроссворд,
Где всё наоборот — одни кавычки,
И вместо лиц — ужимки жутких морд,
Где нет имён — всё погоняла, клички,
(И хряки в клеточках — ЗЕКА на перекличке),
Неужто я просплю земную жизнь,
Залив глаза подслащенной блевотой?!
Мгновение, не остановись —
Вот он бредёт какой-то этот кто-то.
Помилуй, Господи, мя грешного сего,
Неведующего «часа своего».
7 февраля 1998
**********************************************
Когда-нибудь я выйду на дорогу,
и будет снег... Так близко будет снег,
что я смогу его вдыхать и трогать, —
в четырёх стенах умерший человек.
Так близко будет снег, но он не станет таять,
залепит веки (заострится нос);
сын, наклонившись, вряд ли и узнает,
и слава Богу — видно не дорос.
янв. 1996
**********************************************
Одомашнивай меня,
одомашнивай!
Вбей безгрешной слезою в быт,
чтоб, как пахарь, почерневший над пашнею,
обливался потом над бесплодной землёй,
где, может быть, клад зарыт.
Одомашнивай — ты мать.
Улыбка твоего ребёнка
оголённей души,
с которой сбиты скорлупы,
а на их месте появились мозоли;
она звереет от боли.
Ты — мать.
Брось мне кость
домашнего очага —
хочу тепла,
исхожу слюною
над румяной котлеткой,
съел бы целого барана,
выкапывал бы мёрзлый картофель из земли,
только бы доставить тебе удовольствие
своим звериным
аппетитом.
Но бойся:
когда забрезжит рассвет,
я возьму (из сарая) заступ,
и ускачу на деревянной ноге
старого бродяги Сильвера
на поиски
несуществующих
сокровищ.
16 августа 1988
**********************************************
Ой ли, Оленька, сумерничаем, вечеряем
над шашечными квадратиками. В пространстве межзвёздном
соломенного снеговея не различаем
за чаем, возвратясь с мороза.
В том смешенье речного, глухого обмана
телевизора с книгой ли, «буквенной кассой»
(«Квадрата» Малевича — с житием экрана)
на доске, НЕПОКРЫТОЙ ЛЕВКАСОМ.
Ой-ли! Вечный обман вечерами:
гоношится монах над доской своей вечной...
Мы ж соломенного снеговея не различаем,
по которому возвратится Сын Человечий.
18 февр. 1996
Люберцы, 115 квартал
**********************************************
САБОТАЖНИК — ОДИН В ПОЛЕ ВОИН
Чьи кулаки нам грозили с войны?!
Снайперы с детства въедались в умы.
Вроде, один среди сотен врагов...
«Не заводить, не дай бог, дневников.
Лучше не думать... Ничьи кулаки...»
Он узнавал их по смачному поту.
От делового: «Раззява, работай!» —
думал: «Вот фиг, не четыре руки...»
Тихо сидел, притулившись бочком,
с книгой раскрытой, в заросшем окопе:
взгляд исподлобья, на стёклах очков, —
будто глаза позабыл в перископе.
июнь 1988
**********************************************
ПОМИНКИ
(ОБЫЧНЫЕ песни — те, которые исполнялись по обычаю... на свадьбах, похоронах, поминках и т.д.)
Что-то заспал — так всегда неуместно
вспомню вдруг: женщина... так же (при ком?)
силилась вспомнить обычную песню
с медленным вздохом — будто зевком.
Валом народ. Выносили чего-то.
Чью-то рюмку, забывшись (иль случай такой),
выпивали с окошка одну за другой,
и уже собирались и шли на работу.
Я работал тогда на бесценном металле:
относил, подвозил — не садился курить;
а необычные песни мешали
что-то вспомнить — чтоб всё позабыть.
1986
**********************************************
ВОЗВРАЩЕНИЕ С РАБОТЫ
У меня аллергия на металл в организме:
вид маленького паровозика, застрявшего в моём глазу,
становится моим взглядом на вещи;
но раз в сутки, возвращаясь с работы, [вижу:]
цветут деревья,
а потом сразу идёт снег.
1987
**********************************************
В ДОЖДЬ ПОД ДЕРЕВОМ
Ещё деревья держат дождь.
Подумать: шелохнись — и всё прольётся,
и засквозится, отразится с позолотцей
сквозь ветви небо... солнце! ну и что ж,
— пусть будет и оно, и ливень (в дрожь
лист пробирает) —
ясности не требуй.
И лишь хвалы произносите небу,
оно ответит: “Ты — живешь”.
1986
**********************************************
СОН В ПРОХОДЯЩЕМ ПОЕЗДЕ
Любой привал был налегке,
как парус на реке,
как капля в чашечке цветка,
а в капле — облака.
Я пил, как воду, бражный сок
берёз — из двух стволов;
и видел пролежни дорог
от новых тракторов;
и — как вокзал пустел до дна —
до первых поездов...
(Москва из космоса видна —
на гребне полюсов.)
Мой сон мешался с лебедой,
с названьем сотен трав;
но вдруг: закрапал дождь грибной,
на полпути отстав...
1987
**********************************************
Какой был сад! — все яблони опали,
Морозный пар струился от земли...
Ещё вчера — ты помнишь? — пролетали
Над самым нашим домом журавли.
Я помню ТО, и то лишь удержал
Не памятью, а будто самым взглядом:
Сад яблоко последнее держал;
И твой отъезд, и что была ты рядом…
1986
**********************************************
Люди живут в тёмной воде
Люди живут
в тёмной воде.
Это люди живут
в тёмной воде.
Вижу, лодка надо мною плывёт
по тёмной воде.
Я хватаю багор, я цепляю зубами багор
в тёмной воде.
Эй, Харон! Эй, Харон, подцепи нас багром
в тёмной воде,
Подцепи нас багром, протащи нас багром
хоть немного по тёмной воде.