Маршал встал возле стенки.
Он был потрясен не особо:
Пуля в грудь для военного,
в общем, нормальная смерть.
Но зато не достанут уже
ни наветы, ни злоба,
ни последних событий
немыслимая круговерть.
И не будет допросов
с пристрастьем, издевкой, коварством:
«Чьим вы были шпионом?
Кем куплены?
И почему,
если всё, что возможно,
даровано вам государством,
чем же вы соблазнились,
что так изменили ему?»
«Я народу служил —
хоть проверьте меня по-чекистски,
и своей головой рисковал
многократно в боях.
Я тамбовские села подверг
беспощадной зачистке
и кронштадтских матросов
велел утопить в полыньях.
И варшавский поход —
мы громили врага без пощады,
но внезапно исчез
наступательный пыл и азарт.
Парадоксы войны:
неестественные ретирады,
а свое Ватерлоо
имеет любой Бонапарт».
«Вот кто с юнкерских лет
был для вас образцом и кумиром:
мол, когда-то случилось,
сегодня опять повторим,
Чтоб под пушечный грохот,
небрежно помазавшись мирром,
нахлобучить корону
и стать Михаилом Вторым!
И не нужно божиться,
что честь вам дороже зеницы,
что солдатская верность —
единственный ваш капитал.
Есть ли вера тому,
кто погоны менял на петлицы,
И царя на генсека,
и Библию на «Капитал»?
И поэтому мы
разбираемся с вами сурово,
чтобы язвы злодейские
искоренить навсегда:
ибо раз изменивший
изменит при случае снова…»
И он с ужасом понял,
что тут есть своя правота.
А в кромешных ночах,
над экватором и полюсами,
чтоб его никогда и нигде
позабыть не могли,
незакатное солнце
вовсю шевелило усами
и несчастную твердь
прожигало до центра Земли.