Летучих снов описывать картины —
Неблагодарное занятие, поверьте!
Бывают сны, как счастье без причины,
В иных витает вечный страх внезапной смерти.
Но все ж попробую представить опыт тайный
Интимных снов, что душу чем-то зацепили,
Что были посланы без умысла, случайно,
А может быть, в них тайный смысл заложен или…
Решать не мне, я лишь картинку нарисую,
Владыки дней не поминая Имя всуе.
С О Н О Б О Л Ь Ш О Й В О Д Е
1. Где изрезан ущельями берег неровный, гористый,
Где бетонные буны смиряют большую волну,
Есть единственный мыс, а на нем одинокая пристань, —
Кипарисовый рай, где ребёнком встречала весну.
Бьется сердце, на берег далёкий в порыве стремится,
Там холодная галька шуршит, отвечая волне.
И тревожно кричит одинокая белая птица,
И печаль разливается пеной морскою во мне.
Мне не спится от запахов странных, знакомых и ложных,
И во сне нет покоя, охваченной болью душе,
Снятся страшные сны, что полны ощущений тревожных.
Одинокая пристань как будто дрожит в мираже.
Кипарисовый рай спит под звёздами, ночью объятый,
А на мысе — как жемчуг морской разноцветье огней.
Только волны грохочут как будто сильней и страшней…
Море ближе и ближе, валы настигают накатом,
Волны выше и выше… И вместе с волною девятой
Хлынут воды на берег в безудержной страсти своей…
2. Это утро вселенской тоскою встречали
Только горы и я, только я да беда.
Я стою на горе. Подо мною вода.
Плещет море у ног. И в пучине печали
Бьется сердце моё — никогда! никогда!
Никогда не увидеть родимые лица,
Никогда не войти в кипарисовый рай.
Лишь морская вода разлилась через край,
Лишь рукою подать – вот Эльбрус серебрится.
Лишь рукою подать — смотрит в воду Казбек.
Вот вершин острова, словно древние лица,
И повсюду вода – навсегда и навек…
Одиночество вечное сердце мне сжало,
Что сильнее воды и острее кинжала,
Этот мир мне чужой, мне не мил белый свет,
И в пространстве безлюдном беззвучное: «Не-е-ет!».
С О Н О В Е Ч Н О М Г О Р О Д Е
1. Подошла ко мне незаметно.
Улыбнулась улыбкой горькой.
Сердце сжалось тоской ответной,
Встрепенулось тревожной сойкой.
— Бабушка, как ты здесь оказалась?
Ты ведь, кажется, умерла?
Она тихо руки касалась:
— За тобою, внучка, пришла.
Как же мне идти не хотелось!
Но не смела ей отказать я.
Было слишком тяжёлым тело,
Я несла его пядь за пядью.
Я несла его, словно ношу,
Привыкая к ней постепенно.
Мы дошли до места, где в прошлом
Поднимались в гору ступени.
2. В этом месте земля обрывалась
И дымились вокруг облака,
Но она, вспорхнула, легка,
И мгновенно там оказалась,
Где земных не найти оков,
Где земным не случиться бедам.
— Вот ступени из облаков,
Поднимайся за мною следом!
Я смотрела в пространство немо,
Сердце сжала в тиски тоска.
Я по «ватным» пошла ступеням —
Были твёрдыми облака.
И возникла другая дорога,
А точнее их было две.
И сказала женщина строго,
Появившись на миг в окне
Одиноко стоявшего дома
На распутье (слова не ложь!):
— Эта девушка мне знакома!
Но куда ты её ведешь?
— Я веду её в город-диво
По дороге короткой самой…
Голос звучал так, будто вещала глина:
— Этот путь не годится, ведь девушка молода!
Ты сама, посмотри, уже стара и седа,
Почему же её не ведешь дорогой длинной —
Расстоянием в жизнь?...
Тут открылась перед глазами
Немыслимая перспектива.
3. И побережье, и хребта Кавказского отроги
Как на ладони, предо мной явились.
И вились, словно ленточки, дороги,
И горные вершины серебрились.
Сияло солнце — вечность ли, секунды.
А я в немом восторге, словно птица,
Смотрела, как вдали синеет Рица,
Как золотятся берега Пицунды….
И вдруг явился город за рекою.
Дома в нем, словно, кубики белели
(Без крыш, такие видела впервые,
У нас же строят крыши дождевые).
Стояли кипарисы вдоль аллеи,
И сердце снова стиснуло тоскою.
4. В каждом доме (откуда я только знала?)
Лишь одна-единственная душа обитала.
Белый кубик среди смоковниц и кипарисов,
Звук цикад и дыханье морского бриза,
Вечной жизни неисчезающий привкус…
5. бабушка прячет глаза
отворачивается
торопливо уводит меня
между тем
картина вокруг изменилась
вместо яркого солнца
низкие облака
жёлтые бурные воды несет река
мы идём вдоль реки туда
где она впадает в море
где толпятся волны
срываются капли дождя
стоят в очереди мужчины
их лица порочно красивы
но как будто помяты
ждут расплаты
мы становимся в хвост очереди
мужчины
смотрят на меня участливо и говорят
такая молодая
проходи
я стою у самого края
бетонной набережной
возвращается лодочник
он неприлично весел и едва одет
играет мышцами
надо заплатить
у бабушки откуда-то в руках монета
которую она быстро отдает лодочнику
меня буквально вталкивают в лодку
лодочник садится сзади
бабушка вспархивает на нос лодки
три взмаха вёслами
и мы уже на середине бурлящей реки
6. И тут я что есть силы кричу: «Не-е-ет!».
С О Н О Н Е Р О Ж Д Ё Н Н О Й З Е М Л Е
1. Полет в бесконечность в пространстве незримом,
В сияньи галактик душа — пилигримом,
Желанья оставив, паломником сирым
Летит высоко над скучающим миром.
Здесь звуки застыли, и шорох не слышен,
Созвездья, что горсти разбросанных вишен,
И космос, как чёрный туман, неподвижен,
Дыханье созвездий невидимо оком
В пространстве прекрасном, чужом и далёком.
Летит мой корабль, но недвижен на деле,
И чувства остыли в бесчувственном теле.
Здесь все говорит о прошедшем, о прошлом,
И звезды прельщают сиянием ложным.
Что было, то стало лишь пеплом и шламом.
2. Но я не одна здесь парю, невесома,
В пространстве ином, я, как прежде, ведома.
Со мной капитан, что в оранжевой тоге,
Он лыс и серьёзен, и взгляд его строгий
Мгновенно пронзает до тайн сокровенных:
«А хочешь, слетаем до края Вселенной? —
Ещё не успела ему я ответить,
Рванулся корабль, словно птица из клети,
И я, будто в бездну срываясь, летела,
Душа была в пятках, не чувствуя тела.
Но что это? — Мы у иного предела.
3. На краю Вселенной пелена
Из молочно-белого тумана,
Будто все заполонила манна,
А кругом такая тишина!
Разрывая пелену Вселенной,
Лишь один раздался звук мгновенный —
Будто где-то лопнула струна.
И тело, как будто, покинула прана,
А в сердце открылась недавняя рана.
4. И вдруг неожиданно вижу планету —
На Землю похожа. Но мыслимо ль это?
И вправду, она, как Земля голубая!
Она, неужели? — Планета родная!
«Снижайся, скорее!» — кричу капитану.
Он мне подчиняется, входим в нирвану.
Планета все ближе, смотрю не мигая,
Вошли в атмосферу, огнём полыхая.
Родная Земля, только все же другая.
На всё, что внизу, я гляжу с интересом
Ещё не изведавшей горя девчонки.
Смотрю сквозь стекло на леса Амазонки…
Но что это? — Лес не становится лесом,
Не видно деревьев, лишь масса сплошная,
Что ложную форму легко принимая,
Меня притянула… Всё рухнуло мигом.
И образ родной — лишь иллюзией, мифом,
Коснулся души. Это невыносимо!
Здесь так безнадёжно. Обманута миром
Чужим и жестоким, потоки проклятий
Исторгнув из сердца, кричу, что есть силы:
«Скорее назад! ЗДЕСЬ НЕТ ФОРМ И ПОНЯТИЙ!!!».
5. Я сгусток плазмы, не обретший формы,
Что уловил лишь помысла движенье.
В душе моей тревоги и сомненья,
И далеко до абсолютной нормы.
Безумных снов летучие картины,
И пробужденье в крике или страхе...
Распластаны у Времени на плахе,
Живем лишь мигом, им же и казнимы.
С О Н О Б О Л Ь Ш И Х Д Е Р Е В Ь Я Х
Мне снились большие деревья,
Что высились так величаво,
Их листья сверкали, как перья
Жар-птицы, что в небе кричала.
Я кронами их любовалась,
Мне сказка реальной казалась.
Я думала, как совершенны,
Как неповторимы деревья.
Как будто в прозреньи мгновенном,
Открылась мне тайна творенья.
Я листья с земли поднимала,
Охапку к груди прижимала.
И с деревом каждым подолгу
О жизни своей говорила,
Качались листы и иголки,
Дрожали в ответном порыве.
Раскатами звонкие трели,
Светились от солнца деревья.
Но там, где туманы клубились,
Поникли плакучие ивы,
Их ветви к земле преклонились,
Касаясь её молчаливо.
Вот к ним я иду торопливо,
Вокруг только длинные тени.
Откуда же страх и смятенье?
Вздыхают плакучие ивы.
Ч А С О В Н Я Н А Г О Р Е
Сцена первая
У подножья горы, что нависла тяжёлой громадой,
Полыхают костры — инфернальные факелы ада.
И сидят у костров неподвижные странные люди
В домотканых одеждах. Но пусто на трапезном блюде.
Капюшоны на лоб натянув, подпоясавшись вервью,
Молча люди сидят. И не слышно ни птицы, ни зверя.
Редколесьем покрыта гора, и листва облетела.
Жжёт в груди, и тоскою измучено бренное тело.
Фиолетово небо вечернее — адовой краской,
Лишь чернеют стволы, жмутся люди друг к другу с опаской.
Вдруг сверкнули глаза, будто искры из-под капюшона.
И к костру подтолкнули меня. Всё во мне напряжённо.
Вестник горький пришёл: ещё двое пропали бесследно,
Утром в гору ушли, обещали вернуться к обедне.
— Что мне делать?
В ответ мне сказали сурово:
— Молиться!
А вокруг незнакомые странные страшные лица.
— Где молиться? — опять вопрошаю.
— В часовне,
Что стоит на горе, как маяк для души невесомой.
Только голос во тьме говорит:
— Она слишком боится.
Потому не дойдет.
В ярких отблесках тёмные лица.
— Я совсем не боюсь, — отвечаю ему ли, себе я? —
Я дойду до часовни…
— Она хороша, как Психея!
Он глядит на меня бесконечно внимательным взглядом
Он дает мне краюшку: — Дорога покажется адом.
И запомни, сестра, на вершину приди до заката.
Будет завтрашний день за грехи, что свершила, расплата.
А пока отдохни. Ты уйдешь, как и все, на рассвете...
Закрываю глаза. Тишина. Только мысли и ветер.
Сцена вторая
Утро раннее, нет, это ночи исход незаметный.
В тишине поднимаюсь все выше к часовне заветной.
Я с собою борюсь, побеждая сомненья и слабость.
А вокруг дерева бронзовеют — в них сила и святость.
И скитаний моих неизменная рядом подружка,
Возвращает мне силы простая ржаная краюшка.
Сцена третья
Я стою на вершине — четыре часа пополудни.
Здесь своя маета, здесь свои суетливые будни.
Вот туристы идут к роднику за святою водою.
Я ж тиха и покорна, пришла со своею бедою.
Оживлённые лица, чужой, непонятный мне говор,
И шумит у часовни толпа, как души моей ворог.
Сцена четвертая
Ничего необычного нет в этой тихой часовне.
Вижу двери резные, и медные вижу засовы,
Вижу лики икон, вижу дивные светлые своды,
Вижу пол керамический, весь испещрённый как соты,
Будто выложил кто-то искусной рукою узоры,
В середине цветок, и к нему так и тянутся взоры…
Сцена пятая
Но пока я молюсь, незаметно часовня пустеет.
В окнах ярких вечернее небо внезапно темнеет.
Я осталась одна, смотрят скорбные лики с иконы…
И звучат в тишине отдалённые грустные звоны.
Только что это? Вдруг исчезают святейшие лики.
Вместо них чьи-то лица всплывают, как будто улики
Преступлений кошмарных, страданий ужасных гримасы.
Как же больно смотреть! Не знакомы ли мне они часом?
Ну конечно, знакомы! Они все пропали намедни.
Кто неделю назад, кто вчера. Эти мысли, как бредни!
Их гоню от себя, но взывают страдальчески лица!
И кричат о спасении. Страшное зрелище длится.
А пока я смотрю на портреты скитальцев, немая,
На полу лепестки раскрывает цветок, оживая.
Он растет на глазах, он становится мощным, о, боги!
Тянет щупальца он и уже обвивает мне ноги.
Я хочу закричать, но внезапно совсем онемела.
Я хочу побежать, но как будто сковали мне тело.
Я на стены смотрю, где висело семейство святое,
Вижу рамку одну, лика нет, лишь пространство пустое.
Словно жаром ожгло: для меня приготовлено место!
И от мысли такой что-то сердцу в груди моей тесно.
И последние силы собрав, я бросаюсь на выход!
И стучу, и кричу, и зову…
Вдруг становится тихо.
Сцена шестая
И как будто вдали разнобой голосов,
Кто-то вдруг открывает снаружи засов,
Чьи-то руки меня поднимают, несут,
Кто-то меч обнажает:
— Руби его тут!…
Сцена седьмая
Утро Божьего дня. Как же славят Создателя птицы!
Яркий луч упадет на лицо, на глаза, на ресницы…
Открываю глаза, но взираю на мир отрешённо.
Люди, люди вокруг, все снимают свои капюшоны.
Улыбаются мне, преподносят соцветья глициний.
Я смотрю на гармонию лиц, одеяний и линий.
— Ты спасла нас, сестра, как же долго страдания длились!
Тот цветок пожирал всех, кто в нашей часовне молились.
Ни один не посмел закричать, шевельнуться от страха!
И для всех, кто молился, предстала часовня, как плаха.
— Я смогла закричать.
— Ты смогла, ты одна не боялась.
— А часовня! Что с ней?
— А часовня часовней осталась.
Сцена восьмая
Тишина и прохлада в часовне. Здесь дух отдыхает.
Белый мраморный пол чистотой первозданной сияет.
Здесь иконы, как прежде, Спаситель и Дева Мария,
Что внимают молитвам безгрешным, а с ними святые.
Сцена девятая
Я стою на вершине горы, в небе солнца глазунья,
Подо мною долина, где ветры свободные ропщут.
Там теснятся сады и дерев апельсиновых рощи,
И далёкое море сливается с небом лазурью.
Я стою не одна. Ты по правую руку, как прежде.
— Ты меня не оставишь? — тебя вопрошаю в надежде.
— Никогда не оставлю!
— Но это не может быть правдой!
В жизни так не бывает!
— Бывает, бывает, и даром.
А теперь нам пора с гор спуститься в долину родную.
Поспешай же, сестра!..
В небе солнце сияет, ликуя.
М А Т У Ш К А С Р Е Д А
Матушка Среда,
Хлеб или вода?
Если хлеб, то да,
Вода — никогда.
Народное гадание
на сон грядущий под среду
Загадала под среду заветное слово.
И уснула в надежде на скорый ответ,
Что приснится ей хлеб, жизни первооснова,
И прольётся на землю неведомый свет.
Ночь была беспокойна, а образы смутны,
И таилась тоска в недосмотренных снах.
Наступила среда, и забрезжило утро,
И привиделся сон, что поверг её в страх.
Ей приснилась вода без конца и без края,
Серых туч покрывало, седой горизонт.
И тоской неизбывною сердце сжимая,
Бесконечно тянулся предутренний сон.
И далеко, далече, едва различимый,
Её милый стоял по колено в воде —
Тот единственный, самый желанный мужчина,
И рукою махал… Ох, не верьте среде!
Г О Р О Д Ж Е Н Щ И Н
Дорога
Мы мчались прямо на восток,
Дороги лента наплывала,
Мгновенья отмерял песок
В часах моих. И было мало
Просторов сердцу за окном.
Души тревожный метроном
Стучал, сомненья пробуждая.
И я как будто молодая,
И ты как будто молодой,
Но вдруг блеснет висок седой…
День пролетел, клонясь к закату.
И мне уже не вспомнить дату,
Лишь бледных образов поток,
И снова сыплется песок…
Закат
…Приехали! Какое счастье!
Спешим на улицу вдвоем.
Но здесь как будто ждет ненастья
Багровый неба окоем.
Какой закат! В нем дух тревоги,
В нем страсть сгорающего дня.
Но не покинуло меня
Еще кружение дороги.
Идем. А сумерки светлеют.
И запад все сильней алеет.
И свет рассеивает тьму.
Как это можно, не пойму?
А волны в отблесках пурпурных
Бегут веселой чередой.
Теряюсь в мыслях я сумбурных —
Закат ли это? Нет, постой!
Смотри, смотри скорей на запад:
Край солнца вышел из воды…
И вот в лучах чужой звезды
Земля родной теряет запах.
Город
Это город, где выросла я,
Те же улицы, те же дома,
В нем такая печаль бытия,
Что рыдает природа сама.
Божий день высветляет углы.
Не узнать, что нас ждет впереди.
Почему эта тяжесть в груди,
И прохожие лицами злы?
Где остатки былой красоты,
Где азалии белой кусты,
Где камелии красной цветки,
Где осыпались их лепестки?
Только тягостных лиц череда,
И сияет чужая звезда…
Мы устали бесцельно бродить,
С прошлым явно разорвана нить.
Город тот, только люди не те,
В непривычной живут суете.
В них какой-то порочный надлом,
Затаенный, запрятанный страх,
И от взглядов не веет теплом,
Только холод смертельный в глазах.
Открытие
У меня онемели ноги,
Я натерла себе мозоли,
Будто кто-то насыпал соли
На расплавленной зноем дороге.
И тебе, мой любимый, тяжко,
Пот струится со лба и фляжка
Опустела – воды ни капли.
Улыбается с неба Кали,
Смертоносных лучей царица,
И мелькают чужие лица.
Нам пора бы остановиться,
Отдохнуть и простые нужды
Справить. Мы же с тобой не боги,
Человеческого не чужды
После долгой такой дороги.
Вот оно, отхожее место.
Не просторно, но и не тесно.
Все пристойно, цивильно даже,
И у входа старуха вяжет,
Закусив в зубах папиросу…
Только что это: вход для женщин
И еще один вход для женщин,
Для мужчин ни один не отмечен.
На старуху смотрю с вопросом,
Понимая, что знаю ответ:
МУЖЧИН
В ЭТОМ ГОРОДЕ
НЕТ.
Старуха
— Вам надо прятаться, — шепнула мне старуха, —
Я знаю место, торопись, пока не поздно.
Я понимаю, все, что сказано — серьезно.
И только в сердце страх родился, охнув глухо.
Вилла
Мы живем на вилле у края дороги.
В окна видно море и склон, увитый плющом.
Мы с тобой затворники и недотроги.
А еще у нас есть маленький рыжий щен.
Он смешной, лохматый, и любит носиться с лаем,
Ты любишь собак, а я предпочитаю кошек.
Мы друг друга как никогда понимаем
И стараемся жить осторожнее что ли, строже.
У нас нет вилок, ножей и ложек,
Поэтому я покупаю консервы:
Крабовые палочки, куриные ножки,
Раковые шейки… Сдают нервы.
Да, я устроилась на работу,
Хожу на нее каждый день, как все.
Работаю до седьмого пота,
Получаю на обед хлеб и кисель.
Хожу в сером льняном платье,
Не крашу волосы, не покупаю помад.
И все думаю, как нам вернуться назад,
Как избавиться от этого проклятья.
А ты почему-то таешь,
Не ешь, не пьешь, слегка пригубляешь.
Говоришь все меньше и меньше.
Нежной улыбкой меня встречаешь,
Единственную среди тысяч женщин.
Я боюсь их.
Я не знаю, что они могут с тобою сделать,
Даже подумать об этом боюсь.
И все время тихо молюсь.
Кто услышит мои молитвы?
Есть ли в этом мире Господь?
Я вспоминаю старых песен мотивы
И укрощаю плоть.
От непосильной работы
Я забываю слова и ноты.
А ты все таешь и таешь…
Элегия
Мои дни одинаковы, будто соты.
Каждый день приношу тебе капли меда,
Ты со мной — значит, нам не страшны невзгоды,
Я с тобой — значит, есть крылья для полета.
Мои мысли всегда о тебе, мой милый.
Но скажи, почему ты теряешь силы?
Почему с каждым днем ты слабей и тише.
И ударов в груди я почти не слышу?
Ты молчишь, ты теперь говоришь глазами.
Почему же любовь — только со слезами?
Тайна
Он вцепился в подол, он идти не давал.
Этот рыжий щенок – невозможный нахал!
Ну, задира, отстань! Мне нельзя опоздать!
Но щенок непослушный вцепился как тать.
Он скулил и рычал, наконец, я сдалась.
И внезапно открылась мне тайная связь
Несовместных событий, непрожитых бед.
Я осталась и молча тревожно ждала.
Я осталась и скоро узнала ответ,
На вопрос, что задать никому не могла.
Энергия жизни
…Они появились в полдень.
Обычная машина аварийной службы.
Люди в защитных комбинезонах с какими-то аппаратами
И газовыми баллонами, похожими на акваланги…
Вошли в дом и приблизились к спящему тебе.
Скинули одеяло, обнажив твою плоть.
Включили свои приборы.
Крошечные радужные пузырьки полетели в твою сторону.
Они касались тебя и мгновенно увеличивались в размере,
А потом взмывали вверх, сливаясь в единую массу,
В один огромный сияющий радужный шар.
Он парил над виллой.
Он стал невероятно огромным.
Процедура закончилась.
Странные люди сели в свою машину и уехали.
А шар медленно плыл по небу в сторону пляжа.
Там его ждали сотни, нет — тысячи женщин.
Каждая старалась коснуться сияющего шара,
Наконец он лопнул, рассыпавшись на тысячи брызг.
Женщины ликовали.…
Побег
— Они знают про нас! Они забирают у тебя энергию.
Если мы не выберемся отсюда, ты истаешь и умрешь.
— Я не знаю, куда идти, — шепчешь ты.
— Он знает! — показываю я на рыжую собачку.
Мы идем по лесу.
Нет, я иду и тащу тебя.
Ты совсем легкий.
Впереди бежит рыжий щенок.
Он ведет нас все глубже и глубже в лес.
Кажется, я слышу погоню, но спрятаться негде.
Неожиданно наш пес исчезает и вновь появляется,
Как будто выныривает из-под невидимой преграды.
Он проделывает так несколько раз и находит место,
Где под эту невидимую стену можем протиснуться и мы.
Погоня совсем близко. Тебя покидают силы,
Я вталкиваю тебя под невидимую стену
И лезу в узкую щель сама.
В тот момент, когда мое тело оказывается за преградой,
Я теряю сознание.
Возвращение
Надо мной расплывается чье-то лицо.
— Что-то случилось?
— Случилось. — Пауза. — Но с вами все в порядке.
— Мой муж?
— С ним тоже все в порядке. И с вашей рыжей собачкой.
— А что случилось?
— Ваша машина сорвалась в пропасть…
Но вам очень повезло!
Начала
Какое счастье обрести тебя!
Вернуться в мир, где сердцу все знакомо.
Прижаться нежно, помолчать любя,
И знать, что есть тепло родного дома,
Что есть причал единственный всегда,
Что есть маяк и кипарис смолистый.
И вечно плещет новая вода,
На старую заржавленную пристань.
Какое счастье обрести покой! —
В юдоли плача, среди слез и бедствий.
И радоваться мирному соседству,
И не желать себе судьбы иной.
И ту любить, что колыбель качала,
Любовью неизбывной до конца.
И медью обручального кольца
Соединить навеки два начала.
С О Н Н А К А Н У Н Е З А Ч А Т И Я
1. Заснуть. И пребывать в блаженной неге,
Пока течёт небесная река,
Пока плывут ночные облака,
Пока горит звезда в бездонном небе.
Раскинуться свободно, без стесненья,
Вдыхая аромат ночных садов.
Души умерить нервное волненье
Созвучьями неведомых ладов.
Вздохнуть легко, перевернувшись на бок,
Плыть в сновиденьях между островов
Любви извечной, ощущая запах
Морской травы и белых берегов…
2. Какая музыка на этом берегу,
Какое несказанное блаженство,
Я ощущенье счастья берегу,
Как будто горних истин совершенство.
А берег золотым песком покрыт,
Бежит волна, сверкая в ярком свете,
На берегу играют чьи-то дети,
И брызг солёных сонм ко мне летит.
Здесь синева — лазоревей не мыслю,
Здесь нет тоски, и не слабеют мышцы,
Душевной полноты избыток здесь.
И формула любви звучит: «Я есмь».
3. А дети, я скажу о них особо, —
Играют и резвятся в белой пене,
Не зная одиночества и лени,
В волнах, что лижут гладь песка морского.
Подвижны, загорелы и раздеты —
Прекрасные цветы с другой планеты.
Я вижу только гладенькие спины,
И завитки волос на шеях мокрых.
Счастливых взвизгов слышу септаккорды.
Резвятся дети, счастливы и горды…
Лазурь морскую с лучезарной синей
Смешал Создатель на своей палитре.
И прежней жизни заперта калитка,
И солнечной дорожки слепит иней.
4. Желанье о ребёнке сокровенно,
Родившись в сердце, проникает в вены,
И душу наполняет ожиданьем
Пришествия прекрасного созданья.
Свершится ли желанное когда-то?
Уже не важно в этот миг счастливый,
Звучит во мне небесная кантата,
В волнах резвятся дети шаловливо.
5. Проснись в надежде и, прошу, послушай,
Рассветной тишины немые звуки
И отзвуки божественного пенья.
Пускай они тебе согреют душу,
Истерзанную в горе и разлуке.
Пошли нам, Бог, удачи и терпенья!
В М Е С Т О Э П И Л О Г А
Парить на облаке над сонною землею,
В потоке воздуха прохладном и прозрачном,
На высоте не потерять тепло земное,
И видеть сон, что как всегда, неоднозначен.
Тебя коснувшись, неожиданно проснуться
И ощутить, как слезы нежности прольются.