Столешница, венозные потёки брызжущих чернил,
Я сплю их, пью литоты звёзд, зимуя летний день,
Повсюду фонари стоят столбами – позвоночными, без сил
Согнувшись в пять погибелей твоих, о, лень!
Совиный сонм пера черкает готику словес: «Христос,
Венок…», всё словно сыпь, всё сыпется из букв,
Полощется кишками в костяном тазу, что сепсис роз,
Слоящихся из цветоводчески-пестрящих рук.
Альдебаран бодает лоб, следы слюды у губ и резь
В мозгу, повсюду люди, жизнь, увы! И куб
Небес перегоняет синь и стадо облаков – заре
На корм, по-прежнему всё так, увы! Следы у губ…
Шампанский свет люцерны вьётся вспять, что час,
Идущий маршем в торс вечерней девы дивных ласк,
Она – мой храм, глубокий лупанар порочных глаз,
К чьим алтарям закат приносит жертвы красок.
Я сплю её, когда старуха-ночь, чей нос крючком
Поймав очки медовых месяцев, читает нас,
Любуясь перекошенным лицом дождя, тайком
Я сплю её со слов красноречивых глаз.
Я высосал из застеклённых пальцев коньяка
Сей сон с грехами пополам?
Я сплю