NODDEGAMRA - ROCK
СУДЬБА
С - надменному пииту преподносит он урок.
Офицерик усмехнулся. Не спеша спустил курок.
Покачнулся бедолага. Опускается на снег.
У спокойной сонной речки жизнь закачивает бег.
Может вспомнит офицерик в будущем, на склоне лет,
Холодеющее поле, позолоту эполет.
Ведь за то, что он убийца, а убитый был талант,
Будет проклят и ославлен элегантный дуэлянт.
А поэту будет слава. Чад кадильниц золотых.
Поклоненье идиотов пожилых и молодых.
АУТОДАФЕ
С поклоном донна донну извиняет.
Повсюду гул. Над кем слезу прольем?
И луком пережаренным воняет,
И пахнет отутюженным бельем.
Монахи взгляды на блудниц роняют.
«Ведь ведьмы, коль поглубже их копнем?»
А стражники мальчишек отгоняют.
Того пинком, того пугнут копьем.
И всех даря улыбкою скупою
Над пестрою вопящею толпою
Епископ руки бледные простер.
Палач хлопочет, занят кровным делом.
А еретик взирает на костер,
Вжимаясь в столб похолодевшим телом.
ПЛОВЦЫ В ТРАВЕ
Июлю почесть воздана:
Над веточками ольхи
Заметно, как в волнах воздуха
Плескаются мотыльки.
Солнце скатилось, опальное,
Высветив над рекой
Цветастые купальники
В небе стоящих стрекоз.
Резко качнутся под крылышками
Невидимые мостки.
Прыгуньям – ни дна, ни покрышки,
Но жабы им вправят мозги.
1968
ВЕТРЕННЫЙ ДЕНЬ
Как пружина раскрученная,
Отпущенная потом,
Овцы сбежались в кучу.
Слились с курчавым мхом.
Солнца в помине нету.
День не из самых лютых.
По отсыревшему небу
Тени и крики уток.
Видно, гусыни сиплые,
Падая за отарами,
Прячутся в падях зыбких,
Между густыми травами.
Ночь голубые шарики
Нынче не припасет.
Осень, сухая и жаркая,
Жадно к земле припадет.
1968
ПРОХЛАДА
Наступает прохлада из гущи соснового бора,
где рассветы сырые в обнимку с деревьями спят,
где ночной небосвод, без луны головного убора,
словно в брошенном храме стоит и глядится в себя.
Он стоит, размышляя. О чем? Никому не известно.
Отражаясь в траве, где росистая влага блестит,
может быть околдован неведомой силой чудесной,
может быть от печали Земной и небесной грустит?
Что привиделось звездному брату под куполом бора,
где не ведьм, ни пронырливых леших уже не сыскать?
только может русалки какие на дальних озерах
продолжают плескаться и тайную жизнь коротать.
Бойко крупные звезды мигают в бездонном провале,
и теплеет роса, прикасаясь к любому листу.
Показалось: деревья солдатами спят на привале,
а рассвет - часовым, что слегка задремал на посту.
В неглубоком овраге родник запоет элегично:
как бы горло свое прополощет больной в тишине.
Темень фарами рвя, пронесется во мглу электричка,
словно красная пуля дырявя рассвета шинель.
А спокойные сосны, высокого храма колонны,
невзирая на холод стоят вдалеке босиком.
И густые кусты расточают немые поклоны,
когда ветер их трогает влажным своим языком.
Скоро сказам исчезнуть совсем, только в книгах и в залах,
со страниц и с макетов на весь белый свет голося!
И стоит небосклон, от тоскливого взгляда русалок
отводя виновато обожженные сваркой глаза.
СТЕБЛИ
Цветок сирени я приметил,
И чуткими руками снял
Ветвь в брызгах, отделил от петель
Стеблей и страсть свою унял.
А чтобы солнце не клонилось,
Мне выражая свой упрек,
Я сдернул полог, и не снилось
Ни волн, ни леса, ни дорог.
Так и творю: сияют травы
И в роще бегает олень.
Я, не выказывая нрава,
На стебли положу сирень.
ПОТОК
Поток ненавязчивых слов
Спокойно течет по бумаге.
Как много богатых ослов
Моей удивятся отваге.
Да только не верится мне,
Что будет когда-нибудь это.
Ни в близкой, ни в дальней стране
Никто не обнимет поэта.
СЛОВА
Слово, как сок. Не облизывай буквы
Цвета моркови и выжатой брюквы.
Пальцы болят, карандаш напрягая,
Выразить душу. Она же сырая,
Как облака и белье на веревке.
Всюду полиция, всюду воровки.
Не защитит меня небо, и сразу
Строфы свои подчиняю приказу:
Быть полнокровными, вдаль удаляться,
Людям и Господу – не удивляться!
24.5.94
КОЗЫРИ
I
Аллеи инеем покрыты,
Светлы – э, нет зима, шалишь!
Все козыри твои покрыты,
Напрасно листьями хрустишь.
Ручей – веселый непоседа
Следит, петляя, что Гаврош
По улице, как напоследок
Ты карты комкаешь и рвешь.
Вот дом: Прикрыты окон створки.
Жизнь медленно игру ведет.
В ее руках тузы, шестерки,
Она сегодня банкомет.
Ну, крепкозубой росомахой,
Ко мне! Чего ты ждешь? Скорей!
Возьми меня, как щенка, с маху.
И до кровей! И до кровей!
Существование бесцельно,
Когда – пусть несколько секунд –
Кладут на сердце пальцы цепкие
И душу, хлюпая губами,
Потаскуны потаскунами
Через соломинку сосут.
II
Я душу в клочья изорвав
Всему воздал сторицей.
Полоска крови изо рта,
Как красный червь, струится.
Мой прах – колышется, восстав! –
Засыпь землей, лопата.
Пусть надо мной горит звезда,
Как тусклая лампада.
Гляжу в глаза потаскунов,
В глаза торговцев и лгунов…
АРЕНДАТОРАМ
Я усну на широком лугу,
Потому как иначе нельзя мне.
Ведь при жизни железки и камни
Я по пашне души волоку.
Пахнет воздух цветочной пыльцой.
Солнце съежилось в выцветшей раме.
Не платком с голубыми краями,
Обтираю я ветром лицо.
Мои помыслы злы и грубы.
Сердца клапаны, как пред грозою,
Ожидают артистку с «косою»,
Словно клапаны дивной трубы.
Я от бешеной злобы лютей.
Жизнь считаю позорной ошибкой,
Что задорной апрельской улыбкой
Озаряет бездарных людей.
Как обида мне душу сверлит!
Я пылинка на фоне высот их.
А пыльца осязаема в сотах.
Вся планета, как улей, гудит.
Не признавшись, что глух был и слеп,
Землепашцу, врагу, конкуренту
Я отдам свою душу в аренду.
Может, сволочи, высеют хлеб.
Ан, желание сядет на мель.
Мир плюет на чужую обузу.
Сколько ж нынче гниет по Союзу
Изничтоженных душ и земель?
ТУННЕЛЬ
Спеша и зарываясь, не видя четко цель,
Мы шумно в жизнь врывались, как поезда в туннель!
Зато и честь какая: в горячечном поту,
Помчаться, чертыхаясь, сквозь мрак и пустоту.
Как в сказке про Емелю, чудес у нас не счесть.
Пусть нет конца туннелю, мы будем думать – есть!
Пока вы спите, сони, вы сони еще те,
Мы яростно несемся в кромешной темноте.
И в ней, ошеломленной, все громче с каждым днем,
Грохочут эшелоны с улыбками, теплом.
Нас скука не зарежет. «Прорвемся!» - вот девиз!
И свет вдали забрезжит, и обновится жизнь!
И мир неугомонный нас примет, как гостей.
Мы привели вагоны счастливых новостей.
Неважно, в самом деле, насколько мы правы.
Мы главное - посмели! Посмеете ли вы?
КАМЕННАЯ СТЕНА
И хочется, и колется! Под звездною порошей
Блестит листочек голенький на веточке продрогшей.
Хожу я, озираясь, вдоль каменной стены.
Ночь, словно надзирательница, следит в глазок луны.
И хочется, и колется! Но Каспий, вызнав все,
Зелеными осколками взрезает мне лицо!
Эй белые деревья, звенящий звездопад:
Что я такого сделал? И в чем я виноват?
ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Душа ослушалась приказа,
Ушла бесшумно, без войны.
Обоев струпья, как проказа,
Как лик беды в разгар весны.
На кухне плотный запах газа.
Но к восхищенью сатаны
Сосцы, как два незрячих глаза,
Звериной памятью сильны.
Часы секунду выбивают.
Соседи стекла выбивают,
Гурьбой столпившись у окна.
Душа, бессмертная монада,
Не надо так. – «Скажи, как надо?» -
Беззвучно шепчет мне она.
30.06.94
В СУМРАКЕ
Как человек, свободой дорожа,
Я ухожу в тебя, моя душа.
Я только так могу себе помочь.
Открою веки: землю лижет ночь.
Повсюду трав сырое серебро.
А в небе месяц вывихнул ребро, -
Пытаясь заглянуть в мои глаза,
Где вечность распустила волоса –
И в зеркала чужой судьбы смотреть.
Не знал, как жить. Учусь, как умереть.
Бежа в тот мир, где пепел и зола,
Я думал – ты из света и тепла.
А ты – один сплошной кричащий стих!
Я заблудился между строк густых
Их ветви, как враждебные рога.
Но я не враг. Найди себе врага.
Я слишком слаб. Но здесь – моя земля.
И я – не тля! Не тля! Не тля! Не тля!
Моя грудная клетка широка.
Но и тоска похожа на хорька,
Что, скалясь, ждет у входа кровь мою,
Ее живую, страстную струю.
Хоть стыдно так, без драки, околеть,
Устал я сердце бить лицом об клеть!
И сам кричу в небес крутой живот:
«Пусть кровь иссякнет, а душа – живет!
Не смог в миру – давай на небеси!»
- «Послушай, друг, под ухом не баси.
Мне надоела пошлая тоска.
Дыши пока, раз дышится пока.
Зачем ты обращаешься ко мне?
Я дохну на горячей глубине.
Я ни сестра, ни мать, и ни жена.
И я оглохла и обожжена».
Чей слышу глас? Душа?! И это ты!!..
Поля вокруг безжизненны, пусты.
Ни по кому звонят колокола.
Моя душа спокойна и гола.
И брызжется еще со всех сторон
Надтреснутое карканье ворон.
Выходит, и душа – пустой кумир.
… Я вымыл ноги и спустился в мир.
ОЩУЩЕНИЯ
Заточен обрезок луны, как мачете.
От срубленных звезд – еле видные пни.
И вот уже желтые пальцы мечетей
Небес оголенных щекочут ступни.
Спит город. Ты сон от него отгони.
Ведь улицы, рук заскорузлые плети,
Уже объявлялись – и те вон, и эти.
А в окнах домов зажигались огни.
Я видел, руками глаза протирая,
Как серая мгла испарялась, сырая,
Как норд завывал на подъеме крутом.
А в доме напротив фоно заиграло,
И кошка, на улицу выйдя, зевала
И спинку свою выгибала прутом.
ЗНАКОМОМУ ПОЭТУ
На лице – на листе, где глаза закорючками
Поналяпаны, кляксой вихор повисает со лба…
Он поймал мою руку и рванул, словно ручку
Холодильника – на себя!
Моя лютая песня для тебя не обуза.
Эта ноша святая со мною, всегда.
Не заглядывай в жизнь, там морозно и пусто.
Вместо крови, куски ярко-красного льда.
Не узнаешь причуды, не увидишь парада.
И захлопни же дверцу, ничего не достав.
Пусть беснуется мир, да судьба моя рада.
Я тебя обнимаю, - судьба, ледостав.
ЧЕЛОВЕК
С себя материков сорвав отрепья
Ты звездный остов ощущаешь лбом.
Блестят меридианы, словно цепи,
На оголенном торсе голубом.
Исчезли лицедеи и тираны,
И некому учиться и учить.
Вулканов затянувшиеся раны
Готовы вскрыться и кровоточить.
И никогда уже не будет хуже.
Что может хуже быть судьбы такой.
Пусть кружится душа – круги все уже –
Запущена нетвердою рукой.
Но знаю я – коленопреклоненной
Тебе не жить… Ты вся дрожишь, как лань.
И что нам равнодушие вселенной,
И чья-то там карающая длань!
КУСТ
Как легкий луч, на землю посланный
Из необъятной глубины,
Он цвел в ночи. Вокруг апостолы
Стояли, хмуры и бледны.
Века прошедшие и новые
Соединялись в этот час.
И плыли облака свинцовые
В просторе негасимых глаз.
Он исполнял предначертание,
И цвел. И жизнь была в цвету.
И алых капель очертания
Просачивались в пустоту.
Дышала осень. Пахло травами.
Клубились звездные огни.
Колючки остриями ржавыми
Терзали голые ступни.
Апостолов тела поникшие
Покрыты были росной мглой.
И луч расцвел. И листья сгнившие
Затрепетали над землей.
ВЕЧЕР В ОКТЯБРЕ
Холодных красок сочное цветенье.
По небу – фиолетовые тени.
Вдали заметен сада контур резкий
Листва его – колеблемые фрески
Заката. О, неистовые листья,
Расписаны на ветках красной кистью!
Как жег себя, напевом птиц горланя,
Осенний сад – горящая гирлянда
Немыслимых рисунков! Ливень лижет
Седые угольки на пепелище.
ГУЛЯЙ, ДУША
Январь, возглавляя застолье
Хмельной, белозубой зимы,
Посыпал скрипящею солью
Дымящийся студень земли.
Леса, обнищавшие други,
Расселись с обеих сторон.
Их крепкие, голые руки
Темнеют над шумным столом.
Я к небу иду ярко-синему,
Глотнуть его стылую смесь.
Да, мне, молодому и сильному,
И буйному нравится здесь!
Я буду смеяться и плакать,
Не веря вдруг сбывшимся снам.
И пусть себе хлюпает слякоть
От бешеной зависти к нам!
1986
МОЙ ГОРОД
Встал Баку, растревоженный улей,
Крепким утренним ветром прошит.
В отпечатках ботинок и туфель
Промокашка асфальта шуршит.
Я давно с этим городом слился.
Пообвыкся, домами зажат.
Будто пепел, отжившие листья
В остывающих скверах лежат.
Погляжу во все стороны света.
Свет, он мне любопытство простит.
Каждый дом, как чужая планета,
Телескопами окон блестит.
Ну а я проживу без утайки,
В меру мрачный, чуть-чуть гулевой.
И каспийские серые чайки
Пусть вопят над моей головой.
1983
ЧЕРНЫЕ НОГТИ
Гуляют спокойные бризы.
И солнца хлебнув напоследок,
Слегка захмелев, кипарисы
Стоят за столами беседок.
А солнце добралось до веток,
Торчащих, как уши у рыси.
Видны на синеющей выси
Ошметки от облачных меток.
Кипящему солнцу не рады
Деревья в объятья прохлады
Все рвутся из лета тисков.
Но знойному ветру открыты
И нефтью, как лаком, покрыты
Топорщатся ногти песков,
Хрустящие, как манускрипты.
1986
ДОМ
Зайдя на кухню, таз ногой задев,
Беспомощно глядел, не понимая,
На алый цвет. То марганец в воде?
А может кровь светилась по эмали –
Ров ной поверхности посуды?
Тарелок, чашек и стаканов груды
Лежат на длинной стойке в гуще света.
Но главное, как понял он, не это.
А главное: уют в падучей бился,
И ужас битым зеркалом дробился
На кафеле серебряном и влажном.
Здесь важно быть холодным и отважным,
Ведь как вещуньи будущего краха
В глазах души блестят крупинки страха,
Его душа почти ослеплена.
По мокрым стенкам грязные следы,
Взгляд в потолок… и заскрипел зубами,
И капли жиром пахнущей воды
На губы побелевшие упали
На вкус тепла она и солона.
Так это вы, предвестницы беды,
Две капли желтой сплющенной воды?
Но как же он напуган, бедный малый,
Что принял желтый скучный цвет за алый.
Гниет труба, тут нечего гадать.
Опять расходы, ну а он не вор.
Сантехнику придется в лапу дать.
И медленно выходит в коридор,
Где чайник, словно облако, клубим.
Весна прильнула к стеклам голубым,
Как девочка к решетке зоосада.
Испуг исчез. Остались боль, досада.
Душа прозрела. Душу обогрей.
Гостиная белеет из дверей,
В ней, полусидя, властвует диван:
Мутака замусолена, как карта
Игральная. Досадой обуян
Гляди, запоминай и не жалей
Шальную жизнь. Дожди. Начало марта.
А в зеркало большое у стены
Его глаза и губы втеснены.
СЕРДЦЕ
Распавшийся воздух хрустел и густел.
Земля – в ниглеже. А морозец-то – жуть!
Откручены звезды и мир опустел.
Жизнь – комната смеха. Возьми, обесшумь.
Усладу найди в сигарете, в вине ль.
Увы, не поможет. Все боль и блезир.
Вселенная пройдена, словно туннель.
И сердце всевышнего бьется вблизи.
Что дальше? Базар!? Выхожу на «толчок».
А денег – нема. А сума – велика.
Пульсирует сердце, чей каждый толчок,
Шумя и дымясь, насыщает века.
04.X.94
ЛЕТО
Грубо в асфальт раскаленный
Волею хищных умов
Загнаны, словно в колодки,
Потные шеи домов.
Выплеснет в сонные парки,
В серые эти дома,
Выдохом хлебопекарни,
Зноем, сводящим с ума.
В эту жарищу лихую
Душу к прохладе влекло.
Где же вы, капли ликующие,
Бьющие в грудь и в лицо?
Как мою душу туманит
Город, зловонный лабаз.
То отвернется, то манит
Блеском неоновых глаз
ПСИХОАНАЛИЗ
Вновь в себя ухожу, чуть дыша.
Вновь желаю от всех отстраниться.
Эти буквы, как капли дождя,
Заблестели на белой странице.
Закипят на листе молодом
Строк белесые, серые нити.
Вы хотите гулять под дождем?
Выходите, а нет, объясните.
Как наточены ребер ножи.
Нервы, словно отростки актиний.
Свет и ливень пролились на жизнь.
Все безоблачней небо отныне.
***
Последние дни доживает ноябрь,
Колени склонив, как фанатики в Мекке
Во время мольбы. Он смирился. Но я
Озлившись, сижу на скрипящей скамейке.
Неужто увижу последний рассвет?
Откуда такая жестокая четкость!
От злости начну я зубами скрипеть:
«Пусть хаос! Но только бы не обреченность!»
Молчим, если плохо. Боимся кричать.
И я замечаю, в тисках рациона,
Что даже лягушка, в болоте бурча,
В сравнении с нами – революционна,
Но обречена. Солнца желтая медь
Затопит, секундной отсрочки не выдав,
Ноябрь. Это надо такое уметь.
Остаться собою, и возненавидев
Весь мир…
ПРИБЛИЖЕНИЕ
Удушающий августа полдень.
Море – сонно. Не до баловства.
На деревьях томится листва.
А под вечер, что зноем наполнен,
Краски – сжижены. Пухнут слова.
Смысл метафор безводья исполнен.
Но природа, как прежде, права,
Даже если гуляем в исподнем.
Банный месяц. Медовый закат.
Воздух плавает, словно плакат,
Над палатками. Сердцу тревожно.
Все же лед человеческих душ
В это время не слишком гнетущ.
Давит, правда. Но вытерпеть можно.
24.07.94
РЕКА
Мне бесконечно тяжело.
Душа – а что это такое? –
Ворочается, беспокоя
Добро, которое есть Зло.
Поэзия не ремесло.
Теку кипящею рекою.
Но и под Господа рукою
Меня далеко занесло.
Я – дух. И я же человек,
Которого недолог век.
И нечего просить отсрочки.
А если вижу я Его,
Не понимая ничего,
Так это до последней строчки.
22.07.94
ПЕРЕД БОЙНЕЙ
В небе демоны, словно рассыльные.
Близок бой, к моему огорченью.
Люди, словно патроны рассыпанные.
Их используют по назначенью.
Полководцы Меркурий и Сириус,
Марс седой в боевом облаченье,
Собирая дивизии, силятся
Друг на друга излить обличенья
Перед жизнью. Ах, вечная схватка!
Но предвидя последнюю сечу,
Где любой не окажется слаб,
Императоры в белых палатках,
Вы послушайте, как вам перечу:
«Я – не пуля. А значит, - не раб».
НИТЬ
Я не ханжа, что в скуку врос.
Сную легко и бесшабашно,
Как нить, связующая вас
С бессмертием. Порвусь – не страшно.
Кто нитку вдел? Чей острый глаз
Ей верит и иглу отважно
Ведет рука? Узнай, колосс.
Но разве это столь уж важно.
Я ничего не докажу.
Я – только нитка, и скольжу,
Сшивая умно, не без толку,
Судьбы разорванную ткань.
И ты такою нитью стань.
Рука. И нитка. И иголка.
26.07.94
ЗАКАТ
Заката полоска бледней и короче.
Блестит облаков обветшалый навес.
Видны сквозь него в безразмерности ночи
Родимые пятна на коже небес.
В аллеях прохожие. Я среди прочих,
Веселых трудяг да усталых повес
Шагаю в молчании, резкий, как прочерк,
С душою горячей, как свежий порез.
На мир дребезжащей витриной глазея
Гудит магазин. Я иду из музея,
С работы – домой, а вокруг неспроста
Такое обилие снеди и наций
В змеином вилянии иллюминаций,
Такая и лиц и судеб пестрота.
БРЫЗГИ
Беспокойно небес шелестела газета.
В мире ало и сыро, как в отделе мясном.
В церкви свечи горели, но не было света.
Из резного окошка пахло ночью и сном.
Стал ломиться в храмину, меня не впустили.
И уставши стучаться и плюнув на двери затем,
Я пошел по пескам бесконечной духовной пустыни,
Непонятно куда и не зная – зачем.
Ужас стягивал веру мою все сильнее и туже.
А пустыня меняла свой цвет. Я заметил в тоске,
Как из губ моих вырвались красные брызги, и тут же
Превратились в слова; как кипели они на песке…
30.03.94
ВЕЧНОСТЬ
Что для меня Господь – не ведаю.
Не знаю даже, есть ли Он,
Пред кем я сердце исповедую,
Раскрыв его, как медальон.
Грехов в нем, что там миллион!
Но на судьбу свою не сетую.
И светом горним опален,
Я, смертный, с вечностью беседую.
Шепчу о том, еще о сем.
И в озареньях, невесом,
Прислушаюсь. В ответ ни слова.
Вспотевший духом, как шаман,
Я закрываю талисман.
Да где же Ты, миров основа?
22.07.94
ЯЗЫЧЕСТВО
Я живу на пределе. Встаю по ночам.
До чего же светло! Это без электричества.
Вижу божьего ангела. «Ваше владычество –
Говорю – Вы пришли? Приникаю к очам.
Как находите край, где печалей количества
Не достойны причастия Вашим речам?
Доверяя судьбу огнекрылым плечам,
Весь в ознобе дрожит бывший рупор язычества.
Да к тому же и Богу известно о том,
Что земля нездорова. Болит животом.
Всяк, живущий на ней, от рождения нытик.
Даже самый из жрущих, желает еще
Непочатого мяса сжиманием щек.
Это если и сок выделяемый вытек.
20.07.94
МОЛИТВА МАГОМЕТА
Скажи, архангел Михаил,
Ты будешь ли моей защитой?
Душа стоит в одежде, сшитой
Из нитей праха и могил.
Скажи, архангел Люцифер,
Когда мешать мне перестанешь?
Ты столько лет саднишь и ранишь
Живую душу, сир и сер.
Скажи, архангел Гавриил,
Доколе пребывать без дела?
Душа на небеса глядела,
И Гавриил заговорил…
01.06.94
ОШИБКА
Конечная искра на небе горит,
И вскоре погаснет. Но я не пугаюсь.
Мне бог бесконечную правду дарит.
Тут дьявол подходит. Как с ним разругаюсь!
Уйди, светоносный! Пойми, что теперь
Не ты надо мной, непокорный и грубый,
Одержишь победу. Довольно потерь.
И хватит показывать спелые зубы.
На них, словно мясо, краснеет душа.
- Тобою кусаема, не разодралась –
И правда – едина. И жизнь – хороша,
И истинна так, что ошибочка вкралась.
23.05.94
ТИШИНА
Был я шатеном. Нынче русым
Шагаю в ногу сатане,
Не думая о седине,
Меня пленившей. Был я трусом.
А надо бы дробилой Брюсом,
Раз довелось на самом дне,
В окровавленной тишине
Дышать, где старым и безусым
Одно положено: молчать.
Но истину не понимая,
Еще чего-то говорю,
Еще шучу и гомоню,
А рядом голытьба немая
И те, кто будут нас кончать.
ПОСЛЕДНИЙ СВЕТ
Звезда в небесах угасала,
Как в зале слепящий хрусталь.
Балет или опера? Та ль
Партера отменного сала,
Что просит подвигнуть на сталь
Себя и кого указала.
- О, час эшафота, настань! -
Под шумные своды вокзала
Один ухожу. Этот мир
Нахохлен, обижен и сир,
В нем нечего делать поэту.
Пора бы почувствовать всем:
Театр заколочен и нем,
Быстрей же, к последнему свету!
ПРИКРЫТИЕ
Я вижу: Недокушанным бананом
Желтушный месяц, меча небеса,
Свисает над полночным балаганом,
Где правят бал одышка и буза.
Поэт же – дух, неслышная гроза,
Проносится над капищем поганым.
Но даже кровяная колбаса,
Ища меня, изогнута наганом.
Когда нахлынет сумрачный восход,
И кончится одна из тех охот,
Что мне, усталой дичи, не по нраву.
Я вознесусь повыше и зарю
Голодному и сытому зверью,
Прикрыв собой, не выдам на расправу.
РОДНАЯ РЕЧЬ
Мой язык в понимании узком,
Как болотная грязь на носке
Сапога. Не на русском - французском,
Я пишу на своем языке.
Как почувствовать брюкам и блузкам
В их заботах о хлеба куске
Неуемную тягу к нагрузкам,
К бесконечной духовной тоске!
«Что за глупости?» вымолвят сухо.
Бедняки. Помрачения слуха
Тонус духа ведут к высоте.
Там не райские птицы горланят,
И монет золотых не чеканят,
А спокойно живут на кресте.
9-30.11.93
ЛАВКА
Встал за счастьем в лавке бакалейной.
Продавец остротами сорит.
Ну и мне, с улыбочкой елейной:
«Вам чего, товарищ?» - говорит.
Равнодушия повсюду бездна.
За душой ни злата, ни чинов.
«Ничего» - ответствую любезно.
Он смеется. «Значит, ничего?»
Тут людей жиреющих орава
С ревом рвет с души моей бинты…
Ты моя последняя отрада,
Доченька возлюбленная, ты!
Смелый в море, я тону – в бассейне.
Задыхаюсь в бездне пустоты.
Ты мое грядущее спасенье,
Доченька возлюбленная, ты!
И пока совсем не околею,
Душу всю пока не погублю –
Много снеди в этой бакалее –
Я еще чего-нибудь куплю!
1983
СЕГОДНЯ
Мертвый мир прозрачным телом меркнущим,
Разъедая кости у земли,
Возлежит во времени исчезнувшем…
В будущее когти проросли!
Славные деяния исполнены!
Рай – далек! А в ад не нужен блат!
И часы, что кровью переполнены,
Выдавили яркий циферблат!
В будущее трупы шлет посылками
Мир теней! Где каждый атом мертв!
Где висят распятые насильники
Под осанну верующих орд!
Скотство своего лишилось облика!
Но сквозь губы, все еще дыша
И клубясь, как газовое облако,
Тянется ко мне его душа…
И охвачен выцветшими грозами,
Взявшими меня в полукольцо,
Лишь одно я повторяю: Господи!
Час пришел! Яви свое лицо!
ЭВОЛЮЦИЯ
Взяли сердце, легкие, желудок
И кишок зеленый ремешок.
Все это со смехом, ради шуток
Запихали в кожаный мешок!
Влили кровь, втемяшили сознанье.
Сделали, как надо, ничего.
И, сказавши: «Славное созданье!»
Навсегда забыли про него!
***
Над бухтой небо красновато.
Лиловы первых звезд ряды.
Неслышно матрица заката
Легла на смятый лист воды!
И вновь цвети, душа седая!
Гляди во все глаза свои,
Как чайки, низко приседая,
Читают новости земли!
ПЛАВАНИЕ
Хрипит застуженная глотка!
Но я, набросивши кашне,
В толпу ныряю, как подлодка,
И исчезаю в глубине!
Зеленый сумрак рассекая,
Плыву, нигде ни огонька.
И словно радиосигналы
Во мне пульсирует тоска.
Вверху вскипают волны скопом
Среди проспектов и садов!
Следят за ними перископы
Моих испуганных зрачков…
Здесь океан заглянет в душу:
Цветные рыбьи косяки
Мне, как ладошки, неуклюже
Протягивают плавники!
Пускай в глубинах ночь глухая!
Я сердцем чувствую остро
И жабр неслышное дыханье
И бесконечное добро!
Не по звезде и не по знаку
Плыву в извечной тишине!
Но как зачислится; не знаю,
Такое плавание мне…
***
Вновь входит, точнее, влетает
В мои беспощадные строки
Весна – медсестра молодая –
С надменным челом недотроги!
С глазами спокойными синими
Несет мне на кончике взгляда
Влажный рентгеновский снимок
Выздоравливающего сада!
РУССКАЯ СКАЗКА
Описав по небу крюк,
Выпив росы на лугах,
С криком выбежало в круг
Солнце в красных сапожках!
Лес ветвями замахал,
Пляшет, танцем упоен!
Раскрывает волн меха
Озеро-аккордеон!
В нем, усами поводя,
Щука, подскочив столбом,
Начинает, в пляс войдя,
В такт притоптывать хвостом!
***
Дрожат над просеками, тропками
И над навесами лотков
Дождей натянутые стропы
Под куполами облаков!
Так осень приземлилась, шельма!
Десантницу гляжу в упор:
Взмахнула челкой из-под шлема
И улизнула за бугор!
А лист кленовый занемогший,
От жара весь в поту, блестит!
Но, как бикфордов шнур намокший,
Шоссе шипящее дымит!
ДОБЫЧА
Когда по улицам иду
Вблизи неведомого люда
И замечаю на ходу
Готовые мясные блюда
Для мелких демонов, в аду
Терзающих добычу люто,
То понимаю – попаду
В седые сети Абсолюта,
Где правит истинное Зло,
Спасет мне душу, а точнее,
Не душу слабую, но дух
Энергия обширных слов,
Чтоб Бога четче, озорнее
Мой глаз узрел, остер и сух.
03.07.94
ОДНАЖДЫ В ЗООПАРКЕ
В цепях решеток злобно и натужно,
Так что в зрачках наслаивалась изморось,
На зоопарк взирая равнодушно
Макака занимался онанизмом.
У грязной клетки школьная элита
Закатывалась идиотским хохотом.
Индийский слон, как психоаналитик,
Покачивал, в недоуменье, хоботом.
Но глядя вдаль, над сестрами и братьями,
Макака млел. И рот раскрыв, как гончая,
Показывал зубов гнилые впадины,
Язык, где слюни запеклись на кончике.
«Нам все понятно. Очень даже. Звери же!» -
Галдели умно члены профсоюза.
А милиционер глядел на зрелище,
Не зная, засвистеть иль отвернуться.
Макака, ты испытываешь мужество
Приличных братьев. Зрелище – по таксе.
И мамы грубо, с первобытным ужасом,
Детей своих от клетки той оттаскивали.
С ЛИСТА
Повсюду людей замечая нарядных
Дома, не страшась хитроумных воров,
Легко раскрывают обложки парадных,
Но, сальные, слиплись страницы дворов.
И ветер, меня принимая за фата,
- Гульнем! – намекает. Но я тут при чем?
А в городе лето, и капли асфальта
По улочкам смятым текут сургучом.
Под вечер, когда чуть прохладнее стало,
И бляхой щербатой луна заблистала,
И сонную пристань окутал покой,
Конверты раскрылись. Страницы читались.
Но люди читать эти письма боялись,
А вдруг в них слова о свободе какой?
АЙСБЕРГИ
Сиянье солнечного сланца. Небес нагревшийся свинец.
Растаяв, прилипает к пальцам зеленый моря леденец.
Я словно сплю. Осмыслить жутко судьбой назначенный буллит.
На волнах трезвое буржуйство, и море плавится, бурлит.
Мне снится сон: - все знал Вергилий, Шекспир все знал об этом сам –
Что черти землю подвалили, и бьют нещадно по глазам!
Эй, перепачканные властью, со мной храпите в унисон.
Я весь заляпан вашей сластью, и тоньше жести жизни сон.
Я научился спать примерно, под сердце подложив кулак.
Когда умру, проснусь наверно. Как это будет? Где и как?
Душа привыкла к своеволью, вы для нее, что в горле кость.
И пересоленная болью, в ее глазах вскипает злость!
Душа готова оголиться, как черный провода моток,
И на сиятельные лица пролить свободы кипяток!
Что ей чиновников стоящих в воде до пупа, тупизна.
Вновь среди айсбергов слепящих, я проползу по склону сна.
Увижу: вертится упрямо земля в космической пыльце,
Мой век, как резаную рану, прибавив к шрамам на лице.
ТОСТ
Неужто поющие гимны
жратве, озираясь вокруг,
вы, праздные люди, враги мне?
Я вам закадычнейший друг.
Не понят я вами, другими.
Таких мне не вынести мук.
Погибну бездарных во имя,
веревку накинув на крюк.
Ваш тост в поминальном застолье:
«Он был человеком подполья,
иного искал бытия.
Талантливый был, как ни странно.
А то, что погиб слишком рано,
заслуга моя и твоя».
ЖИЗНЬ В ОКТЯБРЕ
С рощи цветную панаму
Ветер срывает впотьмах.
Я бренность свою понимаю.
Лучше бы не понимать.
Жизнь – кровью заплывшая плаха!
А головы сносят, шутя.
Ты станешь кричать или плакать,
Палач наплевал на тебя.
В губы улыбку втиснувшему,
- Был горд, отвечаю за то! -
Не хочется уходить из жизни!
Не хочется ни за что!
ВОЗМУЩЕНИЕ
Всюду гам раболепной толпы, а мой свиток намок.
Что же, значит пророком не быть!
Мир хохочущий и неизменный
Мне плохого не делал. Он сделать плохого не мог.
Как он мог вообще что-то сделать, когда не заметил.
Я давно обречен незаметно. К чему же отсрочка?
Я растоптан, паштет из мозгов. Приготовьтесь, гурманы!
Разве дело в стихах? Ну, пускай ни единая строчка!
Растоптали не рифмы, а сердце и это – гуманно!
У любого из нас не судьба, а судьбишка дрянная, нелепая,
Не горюйте же «гении», в кухнях пророчествуя.
Непризнания не было! Кого признавать, если не были мы.
Были прочая!
Я все время чего-то искал и я не находил.
Но зачем эти твари, наваливаясь многотонно,
Словно узницу – рот ей зажав, чтобы крик ни один! –
Мою юность пытали в подвалах роскошного дома?
Кто они? Ну, о ком я сказал «эти твари», неужто
Люди? Звери они! И я им угодил под копыта.
Но теперь и давно я себе торопливо нашептывал: «Ну же, ты!
Прокуси свое сердце. Ему унизительна пытка».
Все конечно символика. Знаки. Унынья мотивы
От хандры и от грусти и от несвежих продуктов.
Но обидно, когда над тобою стоят слишком явные уж примитивы,
А ты должен выслушивать длинные речи безмозглых придурков!
С УГЛОВОГО
Удар судьбы. Удачная подача.
Как я лечу, набитый мясом мяч!
Повсюду ноги потные, хоть плачь.
Жаль, прока нет от суетного плача.
Я вижу, как колени раскоряча,
И свежая, как розовый калач,
Фигура капитана – он палач –
Меня вовсю дубасит, глазки пряча.
Так, весь заляпан грязью, я ношусь
По жизни, без сознания, без чувств,
С улыбкою кривою идиота.
И знаю, слыша топот, что пропал.
Но сетка затрепещет! Я попал
В раскрашенные адские ворота!
1993
В КОСМИЧЕСКОЙ ПРИЕМНОЙ
А по мне вся подлунная тихий лужок,
Место, в общем, надежное для лазарета.
«Какова ваша миссия? Ну - тес, дружок?»
Я – Мессия. «Надеюсь, не из Назарета?»
Нет, конечно. Куда мне до сына Творца,
Что когда-то взошел на Голгофу отважно.
Он сейчас со ступеней родного дворца
Наблюдает за мною. Ему это важно.
Ба, смотри, Он меня пожалел! Ну и ну.
Таракан под ногой, и к нему Он с заветом.
Я на эту букашечку и не взгляну.
Сам букашка. «Но вы же Мессия!» Да где там.
Я шучу. «Вы дурак?» Нет, попавший впросак.
Жаль, гордыни моей коротка амплитуда.
Тело будет в земле, а душа в небесах.
Ну, и я посередке. Ни тама, ни тута.
ОГРАДА
Была мне жизнь безумно рада.
А это что? Глаза протри.
Не видишь, ржавая ограда
С зеленым холмиком внутри.
Могилка чья-то. Это ж надо.
Да ты на надпись посмотри:
«Здесь возлежат останки гада,
И имя». Черт меня дери!
Так это я здесь залегаю?
Позволь, я жив, и полагаю,
Что разум мой вполне здоров!
Но голосистая, как трубы,
Душа вдруг стихла, стиснув зубы,
Чей взгляд был горек и суров.
ОДА ДУШЕ
Моя душа пацанкой брошенной
Готовит к бою кулачки.
Как будто белки, настороженно,
В глазах задвигались зрачки.
Комок немыслимого качества
Органики пред мощью лбов,
Меня обманывали начисто
Огни мыслительных столбов.
Грянь, заготовленная акция!
Я затопляюсь, как «ВАРЯГ».
Мой дух – в бессмертье провокация!
Вселенная – мой личный враг!
Уставший Бога слыть подобием
Хочу, земной оставив кров,
Стать человечеству надгробием
На близком кладбище миров.
Но претендент на гегемонию,
И завершенье высших сил,
Зачем я жуткую симфонию
Опять навечно сочинил?
Чтобы народ, хилее глистика,
Узрел, повыкатив «шары»,
Как хвостиком завертит мистика
Из головенки – конуры?
Я вам не мальчик в балаганчике.
Душа – свободна. Все могу.
А сам, как белка в барабанчике,
За тенью собственной бегу.
NODDEGARMA-ROCR
Как похожа ты,жизнь, на Гаргонй.
Ведь с тоглаво увидела ты
Мутный день и толпу и Голгофу
И распятье, как знак правоты.
А вопишь, что вотще не видала,
Позабыла, что бог покарал!
Там, на сцене, Вселенского залп,
Молодой человек умирал.
Лик терновым Веночком объятый,
Да людей обезумевших рёв!
"Говорил о Величии? Пьян ты.
Ух, какая красивая кровь
Ил людишек!" Господь утекает,
И следят подлецы, как стекает
Розоватая пена с креста.
Жрец Визжал, в небо выпятив харю.
И струилось из кожных прорехз:
"Принимай за других эту кару!
Искупляй человеческий грех!
На глазах озверевшего люда
Жрец, из главных, захрюкал, как свин:
"Ты задумал учить нас, ублюдок!
Недотёпа! Ещё божий сын!
Чтобы вытащить нас из пророков
Надо дыбу, мечи, колесо!
Людоедов мы жаждем! Пророков!
У тебя же телячье лицо".
На кресте, как на узкой кровати
Возлежа, Он в сомненья ушёл...
Знаешь, бог у них тот, кто кровавит.
Как же этиого ты не учёл?
Ты жалел их, срамных и убогих,
На земле. Ты жалеешь их днесь.
Правда, в будущем новые боги
Станут иначе действовать здесь.
Зрячий я! И душа восхотела
Отомстить, а не сгинуть с земли...
Насмотревшись на мёртвое тело,
Искуплённые люди ушли.
Умер Сын.Небеса не распались.
Иисусе, улыбкой зарёй.
Ведь меня ещё хуже распяли
Эти лица весёлых зверей.
Я пою в пропагандном поносе,
Никого ни о чём не моля.
Ну а ты. Ты символика, нонсенс
И последняя правда моя.
Ночь. И люди улягутся спать. Я
Не могу. Продыпявлен мой торс.
Каждый час предо мною распятье.
Моя жизнь кровоточит, Христос!