В городке своего детства я не был так давно, что даже не мог предположить, у кого можно остановиться на пару дней. Родные все умерли, а друзей разбросало по свету. Особых причин посещать городок у меня не было, но, видно, так уж устроена жизнь, что порой необъяснимо влечет к истокам. Говорят, что там, где мы родились, аура какая-то особенная: подзаряжает она человека, и после этого на жизнь начинаешь смотреть по-другому. Было ли это так на самом деле, или сработали какие-то другие потаенные механизмы, но когда вступил на родную землю, меня охватило тихое и радостное чувство. Словно никуда не уезжал, а все прошедшие годы прожил среди яблоневых садов, и будто все это время проходил по горбатым переулкам, где и сейчас в пыли купались воробьи и куры – картина обычного провинциального городка.
Каково же было мое удивление, когда, шагая по центральной улице в поисках гостиницы, заметил до странности знакомую фигуру. Несмотря на летнюю жару, в костюме и галстуке навстречу мне двигался своей знаменитой косолапящей походкой никто иной, как Витька Акулов. Он прошел бы мимо, если бы я его не окликнул.
«Тебя, Лешка, и не узнать», – произнес он, вытирая носовым платком запотевшие очки.
Спрятав платок, движением руки – Витька всегда так делал в школе, когда сильно волновался, – потрепал свой вечно любимый «бобрик». Видно, не зря говорят: привычка – вторая натура.
Он ни на йоту не изменился. Только одежда придавала Витьке степенный вид, да солидный портфель наводил на мысль, что он – при делах. Поговорив немного, мы распрощались. Виктор спешил на работу в свою бухгалтерию. От него я узнал, что в городе живет мой школьный друг Сашка Журавлев. Правда, где живет, Витька не знал, но главное, что жил в городе, а отыскать Сашку было делом не сложным.
Все время, пока я искал, где живет одноклассник, перед взором стоял Витька Акулов. Вроде и разговор был пустячный, как будто ни о чем, а вот те на – виделись мне его глаза, какие-то отрешенно-ожидающие, наполненные горечью и непониманием – такие же, как в детстве...
...Витька был школьным изгоем. Как это случилось, понять было трудно, а объяснить – практически невозможно. Это, видимо, был мученический крест, который он тащил на протяжении четырех школьных лет. Был Витька этаким розовым слоненком, возвышавшимся над нами на целую голову, отличался своей степенностью и медлительностью. Весь он был каким-то неординарным, выходящим за рамки нашего понимания. Может, эта непохожесть и служила почвой для нашей детской забавы, перерастающей в неосознанную злобу. Одному Богу известно, сколько щипков, тычков, побоев перенес Витька от всех нас, начиная с последнего двоечника и заканчивая круглой отличницей. Справиться с ним один на один было невозможно, поэтому вся мелюзга объединялась в стайки. Мы повисали на Витьке, как собаки на загнанном медведе. Он нас разбрасывал, но мы снова в азарте набрасывались, и порой только звонок на урок остужал пыл нападавших, и мы, раскрасневшиеся, усаживались за парты. На нас не действовали ни увещевания родителей, ни педсоветы.
В четвертом классе Витьку перевели в другой класс, но ореол мученика настиг его и там.
Через полгода Витьку перевели в другую школу, но и там ему не давали прохода. И там он был мальчиком для битья...
…К вечеру, я все же нашел, где живет Сашка. Встретились мы как родные, давно не видевшиеся люди. Он почти совсем не изменился, такой же стройный и подтянутый, каким был в школе.
– Сколько лет, сколько зим?! – добродушно улыбнулся Сашка, разглядывая меня.
Жил он с женой и сыном в небольшой двухкомнатной квартире.
– Хоромы не барские, но нам хватает, – говорил приятель, показывая свое жилье. – Ну, рассказывай, где тебя носило?
Немного выпив, мы говорили и говорили. За это время столько накопилось всякого, о чем можно было поведать друг другу. Вспомнили школьные годы, одноклассников и забавные случаи той жизни.
И так получилось, что я рассказал ему о встрече с Витькой. Помолчав, Сашка потянулся к бутылке, плеснул в стопки и кивнул:
– Давай еще по маленькой…
Закусив, он некоторое время сидел молча, а потом, взглянув на меня, неожиданно произнес изменившимся голосом:
– А ведь мы ему всю жизнь испортили…
Я хорошо знал Сашку и понял – сказанное вырвалось из души. Лучше позднее раскаяние, чем никакое!
Не понимая, мы творили зло, принимая его за детские шалости, и только со временем осознали это. Мы изменились, а Витька, хоть и жил рядом, остался в том далеке…
Только сейчас я понял, что таилось в глубине его глаз. Это было состояние, похожее на бельевую веревку, на которой когда-то тяжким грузом висело сырое белье. Белье высохло, его сняли, а веревка провисла под грузом – да так и осталась висеть. И в этой веревке, – это я знал точно, – было по тоненькой ниточке от каждого из нас.
***
В полночной тишине покоится мой город,
В бездонной вышине грустит моя звезда,
По улицам его, где был когда-то молод,
Ушли в седую даль беспечные года.
А тишина плывёт по сонным переулкам
И прячется в садах, сгущая темноту,
В объятии её, проникновенно гулком,
Я в памяти своей к истокам забреду.
Как трепетно она во мне хранит былое,
Хотя порою с ним бывает нелегко;
Потолковать бы с кем про время золотое –
Давно уж нет одних, другие – далеко.
Но память всё вернет, и будто бы из дыма
Всплывёт и станет вдруг роднее и больней
Всё то, что пронеслось стрелой когда-то мимо –
Видения моих давно минувших дней.
**************************
Фото автора