Berlin. a culture of fragments

Сестры Ланге
Эпиграф

Власть в рекомендациях философов не нуждается.

(В. Миронов)



Вновь осталась одна, в третий и окончательный раз, - отражаясь, отразившись, внутри, в пространстве бездействия, где он, превращенный русским танком в кровавую жижу, наверное, уже успел стечь с брони на мостовую. Что написать в графе «причина смерти», - поражение в войне, капитуляция, позор, смена культурных кодов, проигранная раздача в постмодернистской карточной игре «фрагменты военной карты»?
Било, трясло мелкой дрожью, стучалось в окна, - майским вечером, плавно переходящим – с ознобом, но уже беспричинным – в осеннюю слякоть.
Включила радио. Он тут же уехал: «провались они пропадом, все эти их тухлые дела государственной важности»! Глаза как блюдца. «Лучше сделать все сегодня, а потом затихнуть на неделю-другую». Автомобиль в гараже. Теперь на улицах «банковали» гусеницы ядовитых зеленых мясорубок.

- Ну, и что нам теперь делать?
- Тебе ничего не надо делать, – ответил он, – Я все доделаю сам.
- А мне? Сидеть и трястись, пока ты там будешь шататься? Мы ведь даже не знаем, верный это адрес или нет. Да если и верный, как я потом буду смотреть в глаза нашим детям?
Он положил руку ей на плечо.
- У мертвецов детей не бывает. А тебе действительно не обязательно туда ехать. Это было не обязательно с самого начала. Хочешь, я останусь? Позвоню ему, скажу, что так и так, все переносится, и пошел ты в жопу со своей сраной «недовоеванной» войной!
- Ну, уж нет, лучше поезжай!
Чайник на плите, ампула морфина во вращающуюся в чашке коричневатую «модель мира».

Телефон будет звонить среди ночи, но вряд ли что-нибудь из перечисленного выше случится в ближайшее время. Ты задаешь мне бессмысленные вопросы, и тут же пытаешься отвечать на них сама, ведь именно в этом, насколько я понимаю, и заключается суть вопросов, заданных вслух?
Нежелание возвращаться обратно - к тем, кто не ждет, к «будущему» и «прошлому» страны одновременно, - навечно застревая в паузе настоящего.

Ослепляющая чистота присутствия, вытекающая из его невозможности. В такие минуты я задаю вопросы. Все остальное время я пытаюсь на них отвечать.
- Я тоже умею задавать вопросы. Просто спроси меня о чем-нибудь.
- Может, лучше не спрашивать? Но и это тоже не выход, поскольку это молчание само по себе есть результат осознания бессмысленности вопросов и ответов. Сейчас, здесь, девятого мая семьдесят пятого года мы сядем пить кофе. В это же время, - не здесь и не сейчас - ты, под шум стиральной машины разговаривая по телефону с матерью, произнесешь в трубку:

«История ничему не учит, а человеку свойственно заблуждаться по поводу того, что все плохое вряд ли повторится, по крайней мере, при его жизни».