Рядом
Камень на камень, кость на кость
Год, десять, сто…- удалось
Лепет, лепет, слёзы, слёзы
Высохли воды…- лёгкость
Сила, сила, дрожь, дрожь
Упали руки…- улеглось
Ветер деревья ласкает
Шевелит ветерок куст
Былинка едва вздрогнет
Иду, иду, иду…- пуст, пуст…
Север и Восток
Прозрачность дню
Подарит хлад
Как счастье скрытнику
Всей строгости уклад
И пешки ёлок
Будут цепи рвать
Коней озёр
Ладьям на бурях приговор
Молись на тишь
И синь веков
Исторгнет окуней
И будет сиг и хариус нежней
Копчёности изысканных угрей
Вдруг вздрогнет
Как малёк на леске
Всеобщим единением тревога
На розовом востоке
Самурай во сне
И кистью проведёт по тундре
С последними лесов следами
Усами плоских островов
И будет ему грусть
Лить в одиночестве
Иероглиф остаётся
И он служанку призовёт
Проверить так ли ловок в спальне
Когда бревно качается
Под бритой головой
Или плывёт в течении
Застывшего на севере цунами
Лиловыми полами кимоно
Кругами вечности
На всех всегда одной
Но ближе к северу осевшей
Месть гипербореев
В прозор Богов творенья,
В тисненье горных пирамид,
В колодец времени крещенья
Во исполнение суда - аид.
Здесь очарованный пророк
Отверг и небо и моленья
И дух ему, что легкий пух -
Лукава тропка душ крушенья.
Смирение лежит пред ним,
Застыв в неведомой печали,
Под гнётом каменного неба,
Перевернулись все начала.
Земная влага камнем в тучах,
Не вес небес в тяжёлых кручах,
Соблазн витает неземной -
Людское рабство славит бес.
Фигуры гнутся и трепещут
И ропщут тени обречённых,
Безмолвные рождают знаки -
Их немота оброк для вечных.
Колебание
Что посчитаю красотой?
Добро, разлившееся мёдом
Дельфина, молнией стальной
Пронзающего воды,
Или унылые поля,
Подрезанные звоном кос,
Вдруг вспыхнувшие
Радужной росой.
Цветы, бесстыдные
Своим призывом пчёл,
Уродство, скрюченное горбом,
Блистающее пыточным умом
И спутанную верой душу.
Свободу изощрённой мысли,
Отринувшую постулат вериг,
Или тернистый путь
Смирившейся гордыни.
Нет.
Дыхание одно…
Неуловимое и пряное…
Былинок жизни колебание…
Житие
Егда в день недельный случиться рассвету,
Посажен в телегу, растянут и еду
От патриарха жилого двора
В обитель Андроньева братства.
К чепи приспособили, кинули в тму,
В сырую глубоко полатку…
Чепь в землю от гнёта шибко ушла,
Три дни и три ночи без пищи,
Но кланялся западу, милостив Бог,
А может востоку - не ведал,
И тут посетил меня странник,
Когда уж преалчен я стал до еды,
Отбил от мышей и блошиной метели,
Не вем – человек или ангел,
От чепи меня слобонил и к лавке,
Там лошку в кулак и хлебца немношко
И штец отделил в дуба плошку,
Да рекл мне: «ко укрепленью ти…» -
И простыл….
Вручили чернцу под начал,
Волочат в церкву,
Не жалко волос скучевряженых,
Да только плюют и в глаза,
Но Бог их простит, чай не они… Сатана….
Тайна великих невидимок
Я читаю книжку-невидимку
Только с нею всё наоборот -
С книгой виден всем я нараспашку
И для галок приоткрылся рот.
Написал бродяга, лгун, артист,
Не желаю знать, как его звали,
Всё придумал весельчак авантюрист,
Пропустил тщету пустой морали.
Знаю, что я прав в своей оценке
Знаю, что ни в строчке пользы нет,
Отчего же в корешок вцепился,
Отчего же впал в душевный трепет?
Не хочу истории подробной,
С указаньем дат и важных лиц,
Мне достаточно прослушать его сердце,
Бьётся оно честно в каждый лист.
Правда ли что пишет человек?
Ведь немыслимо списать громаду мира,
Но зато как просто ощутить
Чувства столь великого проныры.
Дракоша с куриными лапками
Что за жизнь у меня в кожуре,
У хромой, шелудивой собаки
Больше счастья в гнилой конуре…
Ах, грустны мои дни в ожидании драки.
Но начнутся дела, уж и не знаю,
Не уверен в глубине врага ранки,
В тело злыдня лишь три ногтя вгоню,
Да и те без боевой огранки.
Потому и усы мои годятся карпу,
Что облезла шкура с пуза клоками,
Уложили меня на красную тарелку,
Не учли, что она с острыми краями.
Вот и ползаю я кругами,
Ни пошипеть, ни придавить нахалов,
Чтобы всю свою жизнь помнили:
Не тронь дракона околдованных блогов.
Самурайское мытьё
А Джин ли то?
Моя душа распарена
В Киото,
Воспалена и опечалена.
Не повернуться в бочке-бане,
Не вздрогнуть под струёю пара,
Но полетать приятно
И ароматно.
Я раскалён внутри,
Я каменка, до белого каления
Согрелась вся подагра,
Свернулись кольцами болезни,
Расслаблен самурай
Не потерять бы чести…
Грусть в нефрите
Шесты опущены в нефритовые волны,
Волна негромкая облизывает борт,
Ей хорошо, она в сомненьях вольна,
А может быть, их выбирает сорт.
Дорога не томит и не печалит,
И брызгами умоется лицо,
А если заскучаешь, вспомнив степи,
То гид вернёт в Италию легко.
Он тронет твои плечи нервным жестом,
Затараторит мадригал о главных стройках,
Прочтёт историю и Павла и Петра,
Описанную золотом в сечениях базилик.
И гондольер в надежде интереса,
Затянет песню древних моряков…
Я тоже молод был и слыл повесой
Зачем пиратство у канала берегов.
Ушло. Ушло береговое братство.
Теперь достаточно сто евро попросить
И глупый селезень, уснувший гранд туристо,
Прикажет в патио ближайшее свезти.
Наталье Селиверстовой
Царица полусвета сцены,
Высокая и вольная царит,
Но ухожу из театра
Я расстроенный -
Не впущен в уборных полумрак актрис,
Не одарён улыбкой обещанья,
С лицом Пьеро без грмима
Утешенья вышел в вольность,
Чести свиданья недостойный пилигрим.
Финал смешался с увертюрой,
Цветы упали так, как надо,
К ногам богини бутафора,
Чтобы попрала ножкой стебли,
Подолы снежные озеленив,
Но не были замечены пионы,
Затмили нежность розы от банкира,
Чудны, но все в крови на вид.
Иду по улицам,
Вкраплённым в город полный кривизны
И вижу победившее Ничто,
Оно разваливает целостность картины,
И оптом покупает Ничего.
Подъём в вышине
Рассеянная тьма скучна
Милей туман на мглу похожий,
Не схожий он с реальностью пера,
Не чувствуешь его спалённой кожей
И рожей не волнуешь равнодушный свет,
Не портишь его собственным величьем,
А просто поднимаешься наверх,
О спуске помышляешь с безразличьем.
А тот, кто чистит путь, ломая ветки
Быть может уж не человек,
А времени мерильная машина
Прокачивает непослушный век,
Сквозь воздух пропускающие шины.
Мне жаль полос, неправильных и гибких,
Не тех, которые притянуты к горе,
А тех, что вольно распускают крылья,
Не думая о правильности черт.
- Человек, счёт…
Не торопись назначить встречу,
Мне каждый вечер одиноко,
И в легковерную скрываюсь я надежду,
А если час назначен – горько.
Не те часы, что улетают быстро,
А те, что остывают за окном
И пьяным бликом колются настырно,
Они обмана мотыльки под фонарём.
Бушует ночь безлюдная огнями,
Не подан счёт в сафьяновой книжонке,
Бокалы не наполнить мне слезами,
Глаза сухи - пустое ожиданье.
Легко поверить в единственную осень,
Легко родиться в бурную весну,
Но как покинуть временную проседь,
Уйти безжалостно в привычную зиму.
Где растут дикие розы
(перевод)
(припев)
Прозвище дали Шиповник,
А мама звала Элоизой,
Я в чём провинилась, не знаю,
Не звали меня Элоизой.
Он:
На первый же день нашей встречи я знал обречёно,
Стоило лишь заглянуть ей в глаза,
Встретить иную прекрасную деву нельзя,
Цвет её губ как шиповник у русла ручья.
Она:
Дома не скрипнул порог, даже не звякнул звонок,
Он в спальню ворвался мою как в розы куст шмель,
Нежно крыльями стиснул, брюшком пушистым приник,
Первый шмель в дивную вёсну меня опылил.
Он:
На день второй подарил своей фее бутон,
Возможно ль прекрасней ещё вечной начало любви?
Глянул в ручей с дубов отражением крон -
В крови шиповника ветки плыли.
Она:
На день второй увидала я узкий край лепестка,
Вдруг сердешный промолвил: «Росинкою влажной уважь».
Хороводом все мысли снесло без остатка,
Жаром льются слова: «Хижину брось свою, следуй в овражек».
Она:
На день третий повёл меня милый к ручью,
Здесь колючий шиповник плёл песню,
Но не слышала я, поцелуй оглушал,
Шею гнул ненароком душу ломая.
Он:
В овраге атласная кожа и дивные косы,
И раны шиповником алым на фею легли,
Прощаюсь и плачу, мне горько от мысли об утрате мечты,
Обидно, но то, что красиво, исчезнуть должно.
(припев)
Прозвище было Шиповник,
А мама звала Элоизой,
Я в чём провинилась, не знаю,
Не звали меня Элоизой,
С рождения я Элоиза,
Но в смерти шиповника куст.
[Kylie Minogue] (припев)
They call me The Wild Rose
But my name was Elisa Day
Why they call me it I do not know
For my name was Elisa Day
[Nick Cave]
From the first day I saw her I knew she was the one
She stared in my eyes and smiled
For her lips were the colour of the roses
That grew down the river, all bloody and wild
[Kylie Minogue]
When he knocked on my door and entered the room
My trembling subsided in his sure embrace
He would be my first man, and with a careful hand
He wiped at the tears that ran down my face
(припев)
[Nick Cave]
On the second day I brought her a flower
She was more beautiful than any woman I'd seen
I said, "Do you know where the wild roses grow
So sweet and scarlet and free?"
[Kylie Minogue]
On the second day he came with a single red rose
Said: "Will you give me your loss and your sorrow"
I nodded my head, as I lay on the bed
He said, "If I show you the roses, will you follow?"
(припев)
[Kylie Minogue]
On the third day he took me to the river
He showed me the roses and we kissed
And the last thing I heard was a muttered word
As he knelt above me with a rock in his fist
[Nick Cave]
On the last day I took her where the wild roses grow
And she lay on the bank, the wind light as a thief
And I kissed her goodbye, said, "All beauty must die"
And lent down and planted a rose between her teeth
[Kylie Minogue]
They call me The Wild Rose
But my name was Elisa Day
Why they call me it I do not know
For my name was Elisa Day
My name was Elisa Day
For my name was Elisa Day
Финские огни отражений
Над городом, забывшим погасить огни,
Летит Голубая от Джанни стрела,
Она всё летит, уж читают и плачут иные,
Вновь жалеют дитё без даров Рождества.
Но ошибки тут нет и нет опозданья
Пришла и уселась Она как в зал ожиданья
Бокалы готовы, открыта шипучка,
Повисшие вёрсты отметила молния.
Он где-то прорезывал фарами зиму,
Надеясь скоро увидеть любимую,
И чувствует город – не гасит огней
Пусть фары погасит мальчишка и к ней.
Мерцают огни, перепутаны сферы,
Так надо, когда изменяются цифры.
Цыганские сказки
Сказки ночи замирают, отбирают лилий зубья,
Обирают полнотелую луну в полнолунье,
Закружили её разум, ум осилили бальзамом
И втирают и втирают, словно в старую козу,
Разнотравья дивный запах, зацелуют резеду,
Блеском золота вкушают белопряные бока,
Мятны пряники цыганят, не отпустят до утра.
Бабушке Валюше колыбельная
Коли буря на просторе,
То моя прекрасна доля -
Внучка милого качать
По полноченьки не спать.
Но, когда погоды ясны,
Косит глаз сосед опасно,
Мне бы надо погулять,
Не тебя мой друг качать…
Спи, как ветер в штиль унылый,
Спи, как плётка пастуха,
Если в стойлах все стада…
Спи безрогой, безбородой,
Очень доброй, небодливою луной,
Не останемся без рая,
Будет месяц светить краем,
Бледным светом ночника досягаем…
Словно строчки пятна все на луне
Явятся они в стихе – почитаем…
Чухонский тракт
Перевернулась кадка деревянная,
Рассыпались упругие бока,
Сквозь щели бьёт лучина порыжелая
И катят в небе солнца обруча.
Был край России, позабытый силою,
Приют озёр и беглых от сует,
Он принял всех, умевших жить красиво,
Тех, кто любил, когда он позабыт.
Круглогодичное любви бредёт течение,
Растут леса, чтобы упасть во срок,
Ствола рукой погладит рассечение
Лохматый финн и трубку сунет в рот.
Пристань с лодками
По бульварам… вниз… к реке,
Там сады невдалеке,
За садами храм большой,
Звон, зависший над водой,
Лодки шлёпают веслом,
Паруса под ветерком
Букву «С» вписали в русло,
Словно руны золотые
Мёдом пьяные слова
Будут ослеплять глаза,
Слышен смех и голоса,
Под зонтами кружева…
Слышно: выбери меня…
Лишь меня, ко дну меня…
Забери меня одну,
Не подругу, не жену…
Кормление бабочками
Сплошная лента бледно-голубая,
На ней рисунок мелкий и рябой.
Но вдруг стремительно черта косая
Стирает красочность распахнутым углом.
Миг пролетел, сошлись края разрыва,
Нет раны в небе ситцевом с набивкой,
Порхают крапинки холодного огня,
Живой туман сияет радужной чеканкой.
Не солнца рябь встряхнула поднебесье?
Не тучек плыли розовых вкрапленья?
То стая бабочек, пыльцу мешая с небом,
Кормила ласточку своим роскошным телом.
Полярные пески
Я каменной пустыне предпочту,
Тяжёлые песчаные озёра -
Они потянут в глубину,
Не оставляя шансов бегу,
И тело в них не так важно
Как страсти кочевые муки.
Анестезия сердца и души
Без остановки длит разбег разлуки
В бессмертие бесшумные шаги
В капели трубочки прозрачной
Свернулись комом выжатые дни.
Плывут лебяжьи волоокие медсёстры
И не спешат украсть уколом
Мой белый войлок сумрачного утра
Кухарка
Мне бы что проще репки,
Да, куда уж кухарке -
Проще кухни лишь хлев.
Мне бы крестнице сказок
Сочинить и пропеть нараспев,
Как каретою станет из тыквы возок.
Капор, чем не корона,
А фартук не бальное платье,
И барана рагу не руно?
Но не держит ножа щепоть,
Словно хвостик мышиный стебель,
Деревенщине город - гибель.
Повтор
Пишите времени петиции:
Зачем те были репетиции?
Антрепренёр ходил, облизывался,
Смотрел на девочек провинции,
Прикидывал, на трость опёршись,
Кого прогнать, кого поддеть на лесть
И парижанкою облечь,
Но дело прежде всех амуров
Вот та не тянет ногу - дура,
А эта, вовсе не Джульетта,
Пусть будет чёрная Одетта,
А лучше в балахон одета
И кофе подаёт в постель.
Ну, не Жизель, так ведь мамзель!
La Mie
Опять не поделили даму:
Шума много, драки мало,
И котелок вписали в раму -
Трещит невинное стекло.
Сама усну, не затяну
Рантье с глазами клоуна
На антресоли. Рандеву,
Считай, и так прошло удачно.
Блеснуть не получилось смачно,
Так ничего, зато вина
Ещё осталось полстакана,
Успею кончить вечер пьяно.
Забыть, что глаз заплыл
И губы синевой отлили,
Купели балаганного амбре
Меня невинностью омыли.
Сыр примирил с судьбой. Рокфор,
Он пахнет как разврат,
Под котелок укрою взгляд
И буду счастлив прыгнуть в ад -
Он с привкусом Бордо.
Салон
Глаз устаёт от Библии на тумбе
Укор не в ней, а в малой сумме,
На массу трат не делится в уме,
Скучает страсть, мертва в душе,
Подделкой хрусталя в салоне.
Зеркал не щедрые дары,
Все свежие желают розы,
Линяют призрачные лары,
Задали тон чулки и стразы.
Да где же взять по моде позы
Коль хитроумные эллины
Все перебрали, вплоть до коз
Отдать пастушкам гобелены?
Но мало было грекам в безвестности
Ночи и дня резвиться –
Элегий натворили, изобразили
Мифы все на вазах, в лицах!
У стен дворцов бывают уши,
У нас - любезные кликуши,
Наплачут в синие платки,
Как пухнут от абсента пятки.
Бежать бы надо без оглядки,
Но прачкой пар вдыхать не сладко,
И скука рабская страшней щекотки
Витых усов и щипаной бородки.
Одалиска
Не птица райская -
Заморский дар бесценный
Остановил войну
Истрёпанных Балкан.
Лежит в томленье,
Прохладе отдан жар,
Глаза под пеплом
Бархата ресниц,
День для сна назначен,
Явь влажной ночи впереди,
Коленям и локтям дан отдых,
Он нужен им как воздух
Горному орлу.
Не в золоте колец её услада,
Одна судьбы награда -
Наследника во чреве понести -
И не раба, а госпожа готова
Честь трона соблюдать султана.