... И, вот соседку взяв за грудь
в кишечном, темном коридоре,
скажу соседке: " К черту грусть!
не бойся! Это я, Григорьев!
Нас ждут утехи и хлопки
по задницам, белее мела!
И языки, как поплавки,
в друг друга погрузив умело,
мы будем наслаждаться, слышь?”
Соседка звонко засмеется
и, как нашкодившая мышь,
по коридору понесется!
А я за ней – в ее альков,
где средь белья и свежих мыслей
я буду есть соседкин плов
и ожидать, когда же свистнет
рак на горе!
А за стеной
моя красивая супруга
тихонько плачет, головой
в подушку бьется, словно угорь
в руках придурка-рыбака,
и шепчет: “Ну, за что любимый?
Зачем тебе на ней скакать?”
И я, струю пуская мимо,
откинусь на спину, и зло,
мной совершенное, так ясно
проступит вдруг! Но тут с веслом
вернется муж. “Купил лекарство!”
он закричит с порога нам,
двум голым и спокойным очень, -
чужим, по сути, существам…
Ах, как бы я хотел на кочке
лягушкой маленькой сидеть,
ловить стрекоз и не стремиться
чужой соседкой овладеть,
а тихо квакать, тихо мыться
водой болотной – не живой –
куда все лешии и ведьмы
ночами гадят, глаз кривой
вперяя в космос… людям беды
я б наговаривал смеясь
и трясся, весь зеленый, страшный,
под утро забираясь в грязь!
Но это бред! Вернемся к нашим
баранам, а точней к тому
моменту, дико озорному,
когда я увлекал во тьму
соседку. Стоп! Я по-другому
Продолжу стих.
Когда я кончу,
мы встретимся глазами с нею,
и я не захочу на кочку!
“Мой муж уехал на неделю!”
соседка скажет и раздвинет
по новой ноги, словно веер!
А я слюной вонючей в вымя
ей плюну гордо и, как ветер,
сорвусь с постели и исчезну!
Вернусь к жене, скажу ей: “Аня!
Я больше так не буду! Честно!
Но эти женщины так манят!
И эти приступы так часты!
Мне надо принимать таблетки!”
И наш семейный мир, на части
разбитый, склеится… А в клетке
своей убогой, коммунальной,
луны нисколько не стесняясь,
соседка задом вакханальным
трясла у стенки,
извиваясь!
14 марта 2007