Новелла седьмая
ТЕНЬ
Беленела заря, накалялся восток
полошилась, сгущалась, топорщилась тьма,
птица финист* гудела в охриплый свисток,
клекотала, пугливых сводила с ума…
Пробирался ловец по извилинам снов.
В голове копошился старинный мотив —
наставленье смешливого деда:
«Сынок,
много тайных забот у тебя на пути —
натяни тетивы непокорной струну,
как стрела будь стремителен, точен и скор —
если голову ловко, в момент повернуть,
можно ухо свое увидать за виском...
можно тень изловить пустоглазую. В ней
птица Феникс поет воскресения песнь.
Излови свою тень — будет небо синей,
станешь видеть судьбы указующий перст»…
Внук лелеял и пестовал странный посыл,
а с друзьями над сказкой смеялся. Когда ж
оставался один, все он глазом косил,
и охватывал душу тревожный кураж.
Осторожная спутница — верная тень
с той поры неспокойна была, словно страх
поселился в пятне, и бесплотный тотем
трепетал на семи вездесущих ветрах.
Но уже изготовился ловчий к броску
и решился, и ринулся, и... — ухватил...
Взорвались, закипели в горячем мозгу
заполошные клики, стенанья сивилл.
Тень шипела, плевалась, рвалась, а потом
повлекла победителя в мрачный тоннель,
окрутила его, как голодный питон,
утянула в прибежище древних теней.
И почудилось снова ему: «Эх, сынок!
Ты уж деда прости... Пошутил я тогда...
Вот же старый дурак! А гляди-ка, ты смог,
пронеся эту придурь мою сквозь года»...
И затихли слова. Леденящий туман
убаюкал ловца. И последняя мысль
изогнулась причудливо... смолкла.... а тьма
возносила беднягу в последнюю высь...
Тишина...
Но ввинтилось пунктирное «ре»
так, как будто на стыке веков граммофон
вдруг заело в глухом коммунальном дворе...
и – миазмы... полынь... розмарин... хлороформ...
И как будто бы сорваны двери с петель —
голосами больными наполнилась темь:
«Ты, ловец, заплутал... не твоя эта тень...
не пришло еще время утрат и потерь»...
…
...Время шло... И теперь пустоглазая сыть
как ни в чем не бывало, лежала у ног...
изолгались судьбы беспросветной весы
под неверной, бликующей, ржавой луной...
ЭПИЛОГ
Однажды увидел ловец как кого-то убого
хоронят, и молвил, и сам подивился порыву:
«Постойте, несчастные! Вы ведь несете живого!»,
а люди смотрели на странника косо и криво,
однако сказали: «Посмотрим!», — надежды не чуя...
священник распятьем размахивал грозно: «Изыди!»,
но ветер ворвался уже в домовину, врачуя —
из мертвых
восставшего
каждый
прохожий
увидел...
Все это осталось на той стороне сновидений...
Остались в дубравах печали, надежды и вздохи.
Охотник по городу брел, провожаемый тенью,
и падали снеги —
последние
козни
Евдохи...