Как незаметно тронулся экспресс,
и Ладожский потёк неспешно в прошлое,
и странно быстро за окном исчез
великий город... Только лес взъерошенный.
Здесь, в тишине, вжимаясь лбом в стекло
окна вагонного, я чувствую мгновенья.
Верни меня, мой Питер, мне назло!
Вагон, купе - всё недоразуменье.
Судьба привычно празднует успех -
звенящий тамбур с дымным коромыслом.
Вонь в пепельнице черепа от всех
потушенных при расставанье мыслей.
Летит вагон. Сны питерских дворцов,
каналов рябь и тени, тени, тени...
И так отчётлив мерный стук резцов
каменотёсов и задумчив гений...
Империи ушедшей шум и гам,
Растрелли - узник Зимнего счастливый,
бесстрашный Хайлов, грустный Монферран
плывут со мной по времени приливам.
Но - полустанок. Покидать отсек
в безбрежье утонувшего вагона,
так водится. Я думаю про век,
шагнув на твердь безликого перрона...
Наш странный век - на что же он похож?
В нём обречённость осаждённой Трои.
Из тучи вылетает лунный нож,
распарывая небо надо мною.
Мерцание притихшего нуля
на таймере взрывателя, всё это -
его черты. Бессмысленное Я
измучено нечёткостью портрета.
Вновь незаметно тронулся экспресс.
Я забываюсь в этом плавном ходе.
Во мгле дворца, задумчив, Всадник бродит.
И звездопад из вспоротых небес...