Смерть философа см. Юный романтик

Андрей Малов 2
Темная комната. Мрачный пейзаж.
Старый философ лежит, умирает.
Бледно лицо, белизна на губах.
Силы последние медленно тают.

Хочет присесть, но не может уже.
“Вот до чего окаянный я дожил!”
Тянет он руку к тетрадке своей,
Многие мысли он высказать должен.

Но и тетрадку он взять не сумел.
Рука на постель опустилась безвольно…
Нет у него ни знакомых, друзей,
Никто в путь последний его не проводит.

Так он лежал, размышляя о том,
Так ли уж правильно жизнь пролетела.
И тут же представил злорадство врагов,
Плюющих в еще не остывшее тело.

Вспомнил он всех: и друзей и врагов
(Правда, друзей у него не осталось.
Все отвернулись сейчас от него,
Видя, как начал слабеть он под старость).

Вспомнил учения все он свои,
Как триумфатором был в этом мире.
Только не нужными стали они.
Пылятся на полках философа книги.

Вдруг словно ток по нему пробежал.
Вспомнил он встречу с романтиком юным,
Тем, что когда-то лежал, умирал,
Покинутый всеми, забытый, ненужный.

Вспомнил он спор и заветы его,
Веру в победу романтики всюду,
Веру в Христоса, Любовь и Добро,
Веру в победу над разумом чувства.

“Бедный мой мальчик”, – промолвил наш мэтр.
“Как хорошо, что ты умер так рано.
Не осознал ты, как мерзок наш свет.
Кристально наивным навеки остался.

Спи и не думай теперь о плохом,
Витай в облаках, упивайся любовью,
Ведь Там нет завистников, нет и врагов.
В раю нету места обману и боли”.

Сказал и подумал он вдруг про себя:
“А что же я сделал, чтоб мир стал добрее.
Быть может всю жизнь проработал я зря,
Создав вереницу своих заключений?

Быть может, в народ нужно было идти,
И все объяснять шаг за шагом, степенно?
Быть может, не смог что-то в жизни найти,
За что был наказан?... Ну все, старый, время.

Пора в мир иной отходить мне, пора.
Я сделал, что мог, что мне было по силам.
Коль был где не прав, уж простите меня,
И я всех прощаю, кто зло причинил мне”.

Замолк тут философ, вдруг резко вздохнув,
Глаза он закрыл, и дыханье прервалось…
Никто не пришел на могилу к нему.
А в память о нем только книги остались.