М. всегда поражало, что в далеких городах и странах многое выглядит точно так же, как и в том городе, где он жил.
Например, воробьи. В Вене они выглядели точно так же, как и те, что прилетали к нему на балкон. По утрам, перед тем как отправиться на работу, М. кормил на балконе голубей. Суета птиц, толкавшихся вокруг крошек хлеба, почему-то успокаивала его, приводила в благодушное настроение.
Каждый раз во время кормежки подлетал воробей. Он садился на ограду балкона, выжидал, а потом стремительно пикировал, хватал кусочек хлеба и улетал. Иногда воробей оставался внизу, склевывая крошки, но голуби тут же набрасывались на него и прогоняли. Воробей возвращался и в стремительном пике добывал новый кусочек хлеба. Понаблюдав за этими маневрами, М. понял, почему воробьев называют воришками.
К удивлению М., оказалось, что венские воробьи ведут себя точно так же. Не то чтобы М. специально ездил в Вену изучать повадки австрийских воробьев. Он вообще никуда не выезжал из своего города. Но в 90-х, после того, как рухнула стена, отгораживавшая город от остального мира, телевизор стал для М. источником самой разнообразной информации, настоящим окном в Европу. И не только в Европу, но и в Америку, Африку, Австралию, Японию и даже в подводный мир.
Сидя у телевизора, М. путешествовал по странам и городам. Чаще всего он смотрел новости, но любил и культурно-образовательные программы. Однажды ему попалась передача о композиторе Брамсе. Этот знаменитый немецкий композитор жил в Вене. О его жизни рассказывал ведущий, молодой музыковед, одетый в белую рубашку и вельветовый пиджак.
Рассказ строился как прямой репортаж с места событий. Рассказчик ходил по улицам Вены, показывал памятники композитору, места, связанные с его именем, и в одном из эпизодов, снимавшихся на берегу Дуная, М. увидел голубей, клевавших что-то на парковой дорожке. Рядом прыгали воробьи. Время от времени один из воробьев бросался вперед, хватал что-то из под лап голубей и улетал. И тут М. понял, что государственные границы ничего не значат для живой (да и неживой) природы, что воробей, где бы он ни жил, остается воробьем – выглядит как воробей и ведет себя как воробей.
С того дня М. стал приглядываться к фону, на котором происходили политические, культурные и другие события, о которых рассказывали по телевизору. Он убедился, что реки везде выглядят примерно одинаково, что леса сверху тоже выглядят одинаково, что закаты где-то бывают ярче, где-то бледнее, но, в общем, так похожи, будто это один и тот же закат колесит по планете.
Люди тоже казались одинаковыми. Китайцы в Китае были очень похожи на тех китайцев, которых он встречал на улицах своего города. А поляки, болгары, немцы, французы, англичане, с которыми он сталкивался по работе, абсолютно ничем не отличались от их оседлых соотечественников.
Но больше всего М. удивило сходство облаков. Когда объектив камеры поднимался к небу и показывал облака, то невозможно было понять, висят ли эти облака над Орегоном, Замбией, Швецией или Таиландом. Облака везде были одинаковыми, независимо от их типа: перистые, слоистые или кучевые.
К большим кучевым облакам у М. с детства было особенное отношение. Белые кучевые облака представлялись ему сказочными дворцами. Он населял их сказочными существами. Это была его родная страна, состоящая из островов и замков. И в той стране он был королем.
И вот теперь оказалось, что его страна гораздо обширнее, чем он думал. Новость была, вроде бы, приятной. Он должен был радоваться. Но что-то мешало ему вообразить себя королем австралийских, замбийских, таиландских или японских облаков. Может быть, он не хотел, чтобы его сказочная страна превращалась в империю? Он и сам не понимал, что мешало ему считать аргентинские, боливийские, испанские, ирландские облака сказочными замками. Он видел в них только облака – и ничего больше.
Вот так получилось, что вид белых кучевых облаков над другими странами не укрепил, а разрушил любовь М. к облакам. Так М. потерял свои сказочные владения. И не было во всем мире союзников, которые помогли бы ему их вернуть.