Ах, сколько она выстрадала, бедная,
Сжигая грудь под серебром креста.
Всё та же стать, всё та же кожа бледная,
Нетронутая копотью костра.
И чёрный плащ – что позже станет саваном,
И лёгкий трепет смоляных ресниц.
Не христианка, и не православная,
И это перед ней он падал ниц!
И это за её проклятой поступью
Он так пытался ведьму разглядеть!
Не смог простить любовь свою несносную,
Зато приговорил её сгореть!
А что же ей, от страсти погибающей,
Пленивший душу злого палача?
Дрожа от боли ран испепеляющих,
Она коснулась чёрного плеча
И попросила жизнь её пропащую
Не предавать голодному огню…
Узнал ли он молитву настоящую,
Что прочь от Бога вырвалась – к нему?
Увидел ли в глазах её потушенных
Последний крик замученной любви?
Последний трепет тех минут отпущенных,
Что оставались до его «гори»!
Последний трепет… Дрожь её агонии,
Начавшийся, когда поднялся дым…
Он усмехался с дьявольской иронией,
Когда она звала его «родным»…
Он хохотал, когда под небо мрачное
Почти без крика душу дым унёс…
…Ему казалось, что лицо испачкано
Золой и следом от кровавых слёз,
Он всё пытался смыть с себя безумие,
Винил её в проклятье ведовском…
А в ночь, когда спустилось полнолуние,
Всё звал её, благословив крестом
И падал на колени пред иконами…
И умолял её его простить!
Он разбудил свою прислугу стонами
И приказал колдунью разлюбить!
Под утро лишь безумие оставило,
Судью вверяя смертному одру.
Его убийство женщины прославило,
Которую он подарил огню,
Предав любовь, к нему с небес сошедшую,
Не узнанную в страхе тёмных дней…
Он обречён любить в огне сгоревшую,
И проклят вечно следовать за ней…