Прокуренный вагон, набатный звон колёс,
Меня в глухую даль на много лет увёз.
Величия простор, безмолвие равнин,
Как будто нет краёв, а я совсем один.
Как в тот осенний день в полуторке убитой,
Везли меня в детдом дорогою размытой.
Отца не видел я с рожденья,а мама летом умерла,
Оставив с братом на мученья, но в этом не её вина.
И случай наш не исключенье, тому виной была война,
Поставив крест на покаленье сирот таких же как и я.
Мы воровали не от жира, а чтоб совсем не помереть,
Меняли зоны как квартиры, видать, судьба у нас сидеть.
Но всё же, чем мы виноваты, то поколение бродяг,
Всего лишь тем, что маловаты, на фронт не брали нас никак.
Конечно, как могли, пытались и кто постарше, тот сумел,
А мы в тылу голодном оставались и выживал, кто как хотел.
Вот так промчалось моё детство, как будто, не было его,
Постарше стал, решил одеться и снова срок, вот ё-моё.
Освободился почти сразу, с пятьдесят третьим подвезло,
Тогда откинулись все разом, как будто Сталину назло.
И вот на воле мы бродяги и снова с белого листа,
Но вряд ли общество готово нам дать рабочие места.
Я полон сил, хочу работы, любой, её я не боюсь,
Но в кадрах, словно идиоты, ещё немного - надломлюсь.
Так и случилось, дал по роже очередному чудаку,
А протокол попал и ножик, откуда, правда, не пойму.
Но срока он добавил лихо и снова лай собак, этап,
И тут гляжу, о Боже, Миха,мы снова вместе, брат, вот так.
Он на десятку, я - на восемь, но это всё уже не суть,
У Бога мы прощенья просим, попробуем ещё рискнуть,
Начать всё снова через восемь, я знаю можно, сил полно,
И стимул есть, и жить охота, так не было уже давно.
Вот только Бог нас не услышал и умер Миха через год.
Болел он сильно, так бывает, на зоне часто мрёт народ.
И после этой вот восьмёрки освободился я "вором",
Потом ещё была семёрка, ну в общем, зона стала дом.
Так между волей и "колючкой" тянулись вечностью года,
Как мог, так жил, но не канючил, не прогибался никогда.
Развал я встретил в Магадане, суровый, но красивый край,
А через год уже на воле, я словно погрузился в рай.
Квартиры, шлюхи, мерседесы, всем этим я не дорожил,
Вот только жалко, что Мишаня всего не видит не дожил.
Жизнь пролетела как-то быстро, зачем мы тут, не понял я,
Но всё закончится когда-то, погост и стая воронья.
И только камень мой надгробный отобразит мои года,
В которых путался при жизни и заблуждался иногда...