У могилы плакал бог; а мы тащили контрабанду яда в наших замшелых сердцах, вбивая серебряными колышками остатки сказочной пыли; через раны – в кровь – через кровь – воздух. Осыпали себя лестью, даже не думая о тех, кто волочился сзади, тихо скуля и повизгивая, пытаясь вытянуть перышко из наших когда-то белых (пыль, время и дождь взяли свое) крыльев.
Карминовая мозаика неба отбрасывала блики на наши босые ноги; мы гордые, мы – смелые, сами себе цари. Захотим – подарим, захотим – отберем. Под скамейками, потупив взгляды, сидели наши тени, а суккубы, трусливо поджав хвосты, прятались за оградками.
Нам то что? Мы – вселенность, сама отчаянность, так высоко задрали головы, что не слышали и не видели, как те, что крались сзади, по перышку растаскивали наши потрепанные крылья. А у могилы плакал бог.