В. ШЕКСПИР СОНЕТЫ (перевод с английского М. Юдовского)
1
От лучших из творений красоты
Мы ожидаем щедрого приплода.
Увядших роз прекрасные черты
В бутонах юных пестует природа.
Но лишь себя лелея и любя,
Все жизненные соки, все усилья
Ты тратишь безрассудно на себя,
В разруху превращая изобилье.
Текущего столетия венец,
Глашатай быстротечного апреля,
Ты, словно расточительный скупец,
Грядущее хоронишь в колыбели.
Будь милосерден, разуму внемли
И не губи наследие земли.
2
Когда глубокими следами сорок
Холодных зим твой лоб избороздят,
Скажи, кому на свете будет дорог
В лохмотья превратившийся наряд?
И если спросят, где ж теперь хранится
Великолепье промелькнувших лет,
Что скажешь? В провалившихся глазницах?
Но горько прозвучит такой ответ.
Ты красоте вернуть способен детство,
Свое наследье дальше передав,
Грядущим поколениям в наследство
И в юном сыне старость оправдав.
И кровь, что в дряхлом теле леденеет,
В нем оживет и вновь воспламенеет.
3
Ты в зеркало вглядись и поспеши
Свой облик ускользающий поймать.
Надежд не обмани и не лиши
Благословенья будущую мать.
Как много невозделаных земель
Себя готовы пахарю отдать!
Но, может, ты в забвеньи видишь цель
И лишь в себе находишь благодать?
Ты – память о промчавшейся весне
Для постаревших материнских глаз.
Так и тебе в ребенке, как в окне,
Сверкнет прошедшей юности алмаз.
Но если ты безбудущности рад,
Умри один, проживши невпопад.
4
Прелестный мот, дойдешь ты до сумы,
Исчерпывая собственные недра.
Природа нас не дарит, но взаймы
Тому, кто щедр, ссудить готова щедро.
Мой милый скупердяй, ты прячешь клад,
Который передать благословен ты,
И полусуществуешь невпопад,
Как ростовщик, теряющий проценты.
Как бойко ты ведешь с собой торги,
Как ловко надуваешь сам себя ты!
Но если жизнь востребует долги,
Как объяснить сумеешь ты растраты?
Бессмысленно по истеченьи лет
Погибнет прелесть, не оставив след.
5
Часы, в своем искусном ремесле
Волшебной красотой лаская взоры,
Бросают все живое на земле
В подземные глухие коридоры.
Неповторимость летней синевы
Уносит время в зимние пределы.
Застыл древесный сок, листы мертвы,
И спит земля, укрывшись в саван белый.
Но лето не бесследно отцвело,
Но завещало, окунаясь в заметь,
Невольницей закупорив в стекло,
Душистую струящуюся память.
Бутоны отцвели, но их душа
Живет, переливаясь и дыша.
6
Пока февраль холодный не сорвал
Безжалостной рукой твои цветы,
Наполни ослепительный фиал
Благоуханьем нежной красоты.
Не отнесут тебя к ростовщикам,
Но возвратят заслуженный барыш,
Когда на радость будущим векам
Ты дивный образ удесятеришь.
Детей увековеченный гурьбой
Десятикратно будешь ты цвести,
И смерти, одураченной тобой,
Останется руками развести.
Будь милосерднен, красоты своей
Не преврати в наследие червей.
7
Приподнимает голову восход,
Бросая долу царственные лики,
И вся земля приветствует приход
Блистательного светлого владыки.
Светило, покоряя небеса,
В полуденной красе боготворимо,
И преданно влюбленные глаза
Глядят на золотого пилигрима.
Но в час, когда в вечернюю зарю
Уносится светила колесница,
Глаза в пренебрежении к царю
Предательски скрываются в ресницы.
Так пусть закат твоих угасших лет
Рожденный сын преобразит в рассвет.
8
Ты музыка печали и печаль,
С которой внемлешь ей. Но почему
Тебе с тоскою расставаться жаль
И чужда радость сердцу твоему?
Звучит, коснувшись слуха твоего,
Гармония, как ласковый упрек.
Но это происходит оттого,
Что ты, увы, на свете одинок.
Какое единение сердец
Согласию влюбленных струн дано! –
Как будто мать, ребенок и отец
Сливаются в созвучие одно.
И говорит их трепетный союз,
Что одиночество – бесплодный груз.
9
Не страх ли вдовьих слез тому причина,
Что ты живешь на свете, не любя?
Но в день, когда придет твоя кончина,
Весь мир оплачет горестно тебя.
Он станет безутешною вдовою,
Лишенный повторенья твоего
И не прижав к груди своей живое,
Хранящее твой облик существо.
Богатство, расточенное кутилой,
Не исчезает в мире без следа.
Но никакою чудотворной силой,
Уйдя, не возвратится красота.
И кто себя так безрассудно губит,
Тот ни себя, ни ближнего не любит.
10
Не отрицай – живешь ты, не любя,
И видят эту истину простую
Напрасно полюбившие тебя,
Тебя, что тратит молодость впустую.
Ты сам себя немного пожалей,
Не то природой будешь ты наказан,
Разрушив бесподобный мавзолей,
Который обновить ты был обязан.
Пригрей любовь, жестокость усмири,
Переменись, и я в тебя поверю.
Прекрасен с виду, будь добрей внутри
И милосерд – к себе, по крайней мере.
И если друг тебе я – из любви
В наследнике прекрасном оживи.
11
Где убыль, там и прибыль. Догорая,
В наследниках рождаемся мы вновь,
И, безвозвратно молодость теряя,
Своею кровью их считаем кровь.
И в этом наше благо, мудрость, сила,
Иначе бы в безумьи и тоске
За шесть десятилетий износила
Себя земля, вися на волоске.
Пусть гибнет грубый, подлый, осужденный
Природой не постигнуть благодать.
А ты, столь щедро ею награжденный,
Свои дары обязан передать.
В руках ее печатью драгоценной
Оставь свой дивный оттиск во вселенной.
12
Под бой часов приходит темнота,
И день, мрачнея, прекращает бег,
Фиалки нежной вянет красота,
И в черных кудрях серебрится снег,
С деревьев осыпается листва,
Хранившая стада в палящий зной,
И скошенная летняя трава
Свисает с дрог косматой сединой.
Так красоту твою когда-нибудь
Погубит время на исходе лет –
Былая прелесть уступает путь
Иным росткам, пробившимся на свет.
Гуляет смерть, под корень жизнь рубя,
Но воскресят наследники тебя.
13
Ты будь собой, пока живешь на свете.
Когда же ты умрешь – назло судьбе
Пускай тобой оставленные дети
Прекрасный образ твой несут в себе.
Препоручи по истеченьи срока
Великолепье, взятое в наем,
И пусть оно без страха и упрека
Цветет в потомстве радостном твоем.
Крепи свой дом заботливо и щедро,
И с ним не совладают никогда
Ни зимние порывистые ветры,
Ни беспощадной смерти холода.
Был у тебя отец. Так отчего же
Другому ты не даришь счастье то же?
14
Расположенье звезд мне ни к чему.
В их зыбкой астрономии едва ли
Я разгляжу обилье, мор, чуму,
Предвестье счастья или тень печали.
Я не скажу, когда придет гроза,
Ветрами воя и дождями плача,
Не предреку, читая небеса,
Какого властелина ждет удача.
Твои глаза – две верные звезды,
В которых предначертано судьбою
Бессмертье истины и красоты
В наследниках, оставленных тобою.
Иначе истину и красоту
Смерть унесет с тобою в пустоту.
15
Осознавая, что, увы, мгновенна
Великолепья нашего пора,
Что этот мир – не более чем сцена,
Где звездами внушается игра,
Что, как растенья, нас лелеет солнце,
Погибель нашу в замыслах тая,
И отправляет нас, испив до донца,
В беспамятную тьму небытия, –
Я чувствую, как хрупко жизни бремя,
Как юности твоей непрочна нить.
А, между тем, вооружилось время,
Готовясь день твой ночью подменить.
Но, с беспощадным временем воюя,
Тебе любовью новизну привью я.
16
Но почему, со временем в борьбе,
На пораженье ты себя обрек,
Не подыскав оружия себе
Надежнее моих бесплодных строк?
Ты покорил вершину светлых лет,
И сто садов готовы по весне
В живых цветах исполнить твой портрет
Искуснее, чем кисть на полотне.
Живущих строк столетья не сотрут,
И в них твоя останется душа,
Когда умрет недолговечный труд,
Слетевший с острия карандаша.
Отдай себя всего и во плоти
Себя в созданьи новом обрети.
17
Во всех твоих заслугах, видит Бог,
Не убедить грядущие века мне.
Мой стих, увы, не красочнее строк,
Что высекают на надгробном камне.
И, сочини тебе я мадригал,
Потомки посмеются надо мною
И только скажут: «Рифмоплет солгал,
Небесным сотворив лицо земное».
И пожелтевший свиток назовут
Седым лгуном при всем честном народе,
Сочтя мой простодушный, нежный труд
За вычурную дань старинной моде.
Но будь твой сын свидетелем тех лет,
Ты жил бы в нем и в рифмах, где воспет.
18
Тебя я с летним полднем не сравню –
Еще нежней, еще прекрасней ты.
Недолог летний век, и на корню
Срывают ветры майские цветы.
Сегодня злотоглазы небеса,
Назавтра серый дождь заморосил –
В уродство превращается краса
По прихоти слепых природных сил.
Но лето не кончается в тебе,
К закату не клонится ясный день,
И смерть при всей безумной похвальбе
Тебя не скроет в пасмурную тень.
В моей строке пребудешь ты вовек,
Пока живет и дышит человек.
19
Ты, время, когти тигру отсеки,
Похорони народы всей земли,
Из пасти львиной выломай клыки
И феникса в крови испепели.
От зимней спячки на весенний пир
В своей безостоновочной ходьбе
Безжалостно гони подлунный мир –
И лишь одно я запрещу тебе:
Прошу, не начерти печальных строк
Своим пером у друга на челе.
Оставь в нем красоту на вечный срок
Для новых поколений на земле.
А нет – моя влюбленная строка
Его оставит юным навека.
20
Природой женский лик тебе завещан,
Владыка мой, владычица моя,
Но, трепетней душой любой из женщин,
Далек ты их коварства и вранья.
Твой взор и чист, и ярок. Он, сверкая,
Все золото раздарит до конца,
В мужское сердце нежно проникая
И зажигая женские сердца.
Ты женщиной задуман был сначала,
Но показался так природе мил,
Что та тебя довеском увенчала,
Который наши судьбы разломил.
Дари же, создан женщинам на счастье,
Меня – любовью, их – любовной страстью.
21
Пустые презирая словеса,
Я не приемлю вдохновенность ту,
Что обобрать готова небеса,
Как куклу разукрасив красоту.
В таких сравненьях больше пустоты.
Стихи твердить уже изнемогли
Про звезды, про апрельские цветы,
Про клады океанов и земли.
В любви и рифме безыскусность чтя,
Я говорю, что друг, любимый мной,
Прекрасен бесконечно, как дитя,
Рожденное от матери земной.
Я не большой охотник до похвал –
Я никогда любовь не продавал.
22
Я зеркалам не верю – я не стар,
Покуда молодость тебе сродни.
Но если ты утратишь этот дар,
Безжалостно мои сочтутся дни.
Твоя краса во всей ее весне –
Лишь оболочка сердца моего.
Я жив в тебе, а ты живешь во мне,
И мы – одно на свете существо.
И потому, послушай мой совет:
Храни меня, собою не шутя.
А я оберегу тебя от бед,
Как нянька неразумное дитя.
Два сердца в единени своем
Напару бьются и замрут вдвоем.
23
Как жалкий, неумелый лицедей
Забудет роль во время представленья,
Как в труса превращается злодей,
В безумии дойдя до иступленья,
Так я стою, не размыкая уст,
Забыв признанья нежное искусство,
Не потому, что сердцем стал я пуст,
А потому, что много в сердце чувства.
Пусть рукопись, пока уста мои
Охвачены внезапной немотою,
Тебе расскажет честно о любви,
Возвав к твоей со всею прямотою.
Читай любви немые письмена,
Пусть слышит взгляд, о чем молчит она.
24
Мой глаз стал живописцем. Им умело
В моей душе твой образ воплощен.
Его живою рамой стало тело,
А перспектива – мастерства канон.
Ты, в таинство портрета проникая,
Сквозь мастера на творчество смотри.
Любимыми глазами мастерская
Застеклена снаружи и внутри.
Мои глаза живут с твоими дружно:
Своими я рисую твой портрет,
А сквозь твои незримо и воздушно,
Как в окна, в мастерскую льется свет.
И лишь одно глазам моим обидно –
Им лик твой виден, но души не видно.
25
Рожденным под счастливым зодиаком
Пускай почет достанется земной,
А я совсем другим отмечен знаком
И предназначен радости иной.
Любимец принца, баловень престола,
Раскинет гордо лепестков узор,
Но гаснет солнце, и подсолнух долу
В недоуменьи опускает взор.
Великий воин, битвами усталый,
Познав в бою последнем неуспех,
Вознаградится горькою опалой,
А всед за ней – забвением для всех.
Но нет угрозы непоколебимым
Сокровищам – любить и быть любимым.
26
Мой властелин и, вместе с тем, мой друг!
Твой данник, нарушая твой покой,
Я шлю к тебе косноязычных слуг,
Написанных бесхитростной рукой.
Но, может, ты, любви моей король,
Конечно, если ты посольству рад,
Переодеть сумеешь эту голь
В тебя достойный праздничный наряд.
Или звезда, что правит мной с небес,
Меня тому обучит из искусств,
Как в пестроту бессмысленных словес
Рядить признанье обнаженных чувств.
Тогда любовь открыть посмею я.
До той поры люблю, любовь тая.
27
Я так устал. Мне нужно отдохнуть
От долгой изнурительной дороги.
Но стоит мне прилечь, как снова в путь
Пускаюсь мыслью в старые тревоги.
Бреду к тебе, который год и век,
Как пилигрим к мечте своей заветной
И, не сомкнув отяжелевших век,
Я вижу мрак, незрячему заметный.
Пускай я тьмы не в силах превозмочь –
В моем уме прозрачным силуэтом
Ты входишь в окружающую ночь,
Ее лицо преображая светом.
С расветом тело, по ночам душа
Всегда в пути, к любимому спеша.
28
Когда покоя нет, то нет и счастья.
Не в силах ночь рассеять смуту дня.
Лишив меня надежды и участья,
Они на пару мучают меня.
Скрепили свой союз рукопожатьем
До сей поры заклятые враги –
Весь день в пути, и стала ночь проклятьем,
Напоминая, как мы далеки.
Я ублажаю день бездарной лестью,
Твой облик уподобив небесам,
Я смуглой ночи льщу, ее созвездья
С улыбкой приравняв к твоим глазам.
Но не идет тоска из сердца прочь.
День все печальней, все угрюмей ночь.
29
Когда, измучась участью изгоя,
Отверженный и миром, и судьбой,
Я силюсь небо черствое, глухое
Разжалобить напрасною мольбой,
И собственный удел сменить готов я
На долю тех людей, чьи дни полны
Надеждою и дружеской любовью,
Кому талант и будущность даны,
Тогда, себя почти что презирая,
Я, к счастью, вспоминаю о тебе
И, птицею взлетев к воротам рая,
Слагаю гимны собственной судьбе.
В твоей любви такая благодать,
Какой удел владык не сможет дать.
30
Когда зову я прошлое назад,
На суд безмолвной памяти несмело,
Я воскрешаю горечи утрат
И вновь болею тем, что отболело.
Мои глаза, не ведавшие слез,
Оплакивают, превратившись в реки,
Друзей, которых смертный мрак унес,
И тень любви, утраченной навеки.
Моим лишеньям счет ведя в душе,
Я опускаю руки поневоле,
Оплачивая заново уже
Оплаченные горечи и боли.
Мой милый друг, в тебе одном теперь
Я оживаю после всех потерь.
31
В твоей груди сердца забились вновь,
Которые погибшими я мнил.
В тебе моя воскресшая любовь,
Друзья, которых я похоронил.
Как много я пролил надгробных слез,
Над трепетно любимыми скорбя.
Я мертвым дань печальную принес
И вновь обрел их в облике тебя.
Ты им надгробным памятником стал,
Последним их пристанищем в судьбе.
Любовь, что я при жизни им отдал,
Отныне вся принадлежит тебе.
В тебе живут родные мне сердца,
И с ними вместе – твой я до конца.
32
Но если будешь ты еще в пути,
Когда придет моей кончины срок,
Однажды на досуге перечти
Четырнадцать невзрачных этих строк.
Конечно же, блистательная новь
Стихи поярче будет создавать,
Но ты цени нехитрую любовь,
А не искусство ловко рифмовать.
Одной лишь мыслью награди меня:
«Живи мой друг доселе на земле,
Всех стихотворцев нынешнего дня
Он превзойти сумел бы в ремесле.
Но раз он мертв, то я ценю сперва
В нем – дар любви, в них – ловкость мастерства».
33
Я видел удивительный рассвет:
Луга и горы нежили лучи
И золотые пригоршни монет
Бросали щедро в бледные ручьи.
Но хмурится порою небосвод,
Ордою туч лицо испепеля,
И солнце грустно к западу плывет,
И спит осиротевшая земля.
Так солнце целовало мне глаза
В короткий час триумфа моего.
Но быстро потемнели небеса,
И туча заслонила божество.
Но я любви изменчивой простил –
Бывают пятна у земных светил.
34
Ты обещал мне бесподобный день,
И я из дома вышел без плаща.
Но низких туч густеющая тень
Меня настигла, в ливне полоща.
И даже луч твой трепетный потом,
Коснувшись нежно моего лица,
Избитого пролившимся дождем,
Не исцелил мне раны до конца.
Меч не сечет повинной головы,
Но что мне твой немного поздний стыд?
Раскаянье обидчика, увы,
Не зарубцует горький шрам обид.
Но жемчуг слез твоих, как некий свет
Пролившись, смыл твоих поступков след.
35
Ты не горюй – мутятся родники,
Луну и солнце закрывают тучи.
Когда теряет роза лепестки,
Прекрасное становится колючим.
Мы, к сожаленью, все не без греха,
А я – вдвойне, придумав эти строки
И мнимою изящностью стиха
Прикрыв твои проступки и пороки.
Враждебной угождая стороне,
Провинность на себя готов взвалить я.
Вершат любовь и ненависть во мне
Междоусобные кровопролитья.
Я так любимым вором дорожу,
Что потакаю молча грабежу.
36
Итак, нас двое. Больше не перечу,
Хотя неразделимы мы в любви.
Я не желаю, чтоб тебе на плечи
Ложились прегрешения мои.
Сроднило нас одно благословенье,
Но разлучила разная печаль.
Она любовь не губит, но мгновенья
Ее крадет, как этого не жаль.
При встрече не рискну тебя узнать я,
Ты отвернешься от меня в толпе,
Не то знакомство наше, как проклятье,
Клеймом запечатлеют на тебе.
Но помни – полюбив тебя, я вместе
С тобой делю и славу, и бесчестье.
37
Как тешится дряхлеющий отец
Наследников веселою гурьбою,
Так, жизнью истрепавшийся вконец,
От всей души любуюсь я тобою.
Немыслимо число твоих заслуг –
Богатство, знатность, прелесть, острословье,
И я хочу вписаться в этот круг
Своею беспредельною любовью.
Не беден я, не немощен, не стар
И больше на судьбу роптать не вправе –
Я черпаю нерукотворный дар
В твоем великолепии и славе.
Всех благ тебе желая, я взамен
Тобою десять раз благословен.
38
Зачем у музы милости просить,
Когда ты вдохновению на благо
Мне то даруешь, что отобразить
Не всякая отважится бумага?
Отдав порою дань стихам моим,
Будь благодарен одному себе ты –
Какой поэт останется немым,
Когда так щедро даришь ты сюжеты?
Десятой музой, краше в десять раз
Тех девяти, чьи миновали сроки,
Ты вдохновеньем поощряешь нас
Создать неувядающие строки.
Потомки справедливо воздадут
Тебе – за вдохновенье, мне – за труд.
39
Ты – лучшее во мне, и потому
Боюсь тебе хвалу я воздавать.
Немыслимо себе же самому
Нахально дифирамбы распевать.
Давай отныне проведем черту,
Разделим наши души пополам,
Чтоб снова приобщил я красоту
К заслуженным лишь ею похвалам.
Как тягостна разлуки маета,
Но иногда несет в своих руках
Меня к тебе влюбленная мечта
И оставляет время в дураках.
Готов я одиночество терпеть,
Чтоб похвалу достойному пропеть.
40
Вот все мои любви. Бери их вновь –
Богаче ты не станешь все равно,
Поскольку настоящая любовь
Со мной принадлежит тебе давно.
Владей, чем я владею – не беда.
Люби, что любо мне – я только рад.
Но будет горек мой упрек, когда
Ты искренности предпочтешь разврат.
Пусть твой разбой принес мне нищету –
Я все тебе прощаю, нежный вор.
Я вынесу твою неправоту,
Но не сумею вынести раздор.
Добро, где зло гнездо сумело свить, –
Убей меня, но не возненавидь.
41
Беспечно юн, без умысла жесток,
Меня ты забываешь ежечасно.
Но кто бы красоту и юность мог
Предостеречь от вечного соблазна?
Душою нежен, ты открыт как дар.
Хорош собою, станешь ты добычей.
И быть слепой игрушкой женских чар
Велит тебе природа и обычай.
Но, вовлечен беспечностью в искус,
Ты поступил безжалостно со мною,
Доселе нерушимый наш союз
Перечеркнув изменою двойною.
Предав меня, любимую украв,
Передо мною дважды ты неправ.
42
Она – твоя, но в этом полбеды,
Хотя бывали счастливы мы с ней.
Но видеть то, что ей достался ты,
Невыносимей, горше и больней.
Мне тяжело, но я не помню зла.
Я все прощу и все перетерплю –
Тебе я люб, и тем она мила,
Ты мил ей тем, что я тебя люблю.
В отчаянье не опуская рук,
Я не теряю то, что отдаю –
Любимой обретен мой нежный друг,
Мой друг обрел любимую мою.
Но, с другом став единым существом,
В ее душе напару мы живем.
43
Я целый день скитаюсь, как слепой,
Но ночью слепота уходит прочь,
Мой темный взгляд светлеет и тобой
Как сновиденьем озаряет ночь.
И если тень твоя, сверкнув во мгле,
Ночные тени превращает в свет,
Как лучезарен был бы на земле
Ее сияньем сотканный рассвет!
Как счастлив был бы я твои лучи
Приветствовать на утренней заре,
Которые мерцали мне в ночи,
Измазав полусумрак в серебре.
В разлуке день – как ночь. Но ночи мгла
Твоим проникновением светла.
44
Но если б мыслью стало это тело,
Оно бы, насмехаясь над судьбой,
Сквозь толщу расстояний пролетело
И поселилось рядышком с тобой.
Пускай теперь я от тебя далёко,
Но семь морей и столько же земель
Пересекает мысль в мгновенье ока,
Воображеньем достигая цель.
Но я не мысль. Пространство это злое
Не одолеть в неравной мне борьбе.
Я только плоть, я смесь воды с землею,
Грустящая в разлуке о тебе.
И эту данность с горечью приемля,
Водою слез я орошаю землю.
45
Но есть благословенные стихии –
Огонь и воздух, страсть и мысль. Они
С тобой повсюду, легкие, лихие,
Пространству и движению сродни.
Когда они стремительно несутся
К тебе посольством трепетной любви,
Две прочие со мною остаются,
Две тяжести, две горечи мои.
Я мучаюсь тогда опустошеньем
И жду, когда под мой унылый кров
Посланники вернутся с сообщеньем,
Что ты благополучен и здоров.
Как счастлив я! Но мигом позже вновь я
К тебе их шлю с печалью и любовью.
46
Душа и взор враждуют с давних пор –
Ты стал для них предметом дележа.
Твой облик от души скрывает взор,
Твоей любви лишает взор душа.
Душа твердит, что там хранишься ты,
Куда проникнуть не способен взгляд.
А взор клянется, что твои черты
В своей зенице стережет, как клад.
Не знаю, сколько длилась бы вражда,
Но разум прекратил бесплодный спор.
Решеньем оканчательным суда
Он вынес справедливый приговор.
И недруги друзьями стали вновь,
Деля великолепье и любовь.
47
Душа и взор забыли свой разлад,
Поддержкою друг друга дорожа,
Когда, тебя не видя, чахнет взгляд
И плачет в одиночестве душа.
Мой взор рисует милые черты
Душе, истосковавшейся в борьбе.
А та в ответ любовные мечты
Нашептывает взору о тебе.
Твой нежный образ в памяти храня,
Я примиряюсь с горестной судьбой.
Ты весь – в пределах мысли от меня,
И эта мысль связует нас с тобой.
А если сном забудется она,
Мой взор пробудит душу ото сна.
48
Готовясь в путь, рачительный владелец,
Часами я укладывал в сундук
Бесчисленное множество безделиц
Подалее от посторонних рук.
И лишь тебя, отправившись в дорогу,
Мой нежный клад, бесценный мой алмаз,
Мою отраду и мою тревогу,
Я не укрыл от вороватых глаз.
Тебя не спрятать под замок за дверцу,
Но верная и светлая любовь
Тебя хранит в моем открытом сердце,
Куда ты входишь и уходишь вновь.
Боюсь, мое хранилище непрочно –
Перед соблазном честь небеспорочна.
49
В тот горький день – а он, пожалуй, близок,
Когда в лице твоем прочту укор,
Когда, грехам моим закончив список,
Твоя любовь объявит приговор,
В тот горький день, когда в толпе увидя,
Меня твой взгляд минует стороной,
И отвернется сердце, ненавидя
Все связанное некогда со мной,
В тот горький день я, пересилив муку,
Во всем себя виновником сочту
И, в самоотреченьи подняв руку,
Жестокости признаю правоту.
Оставь же, безупречен и спокоен,
Того, кто быть любимым недостоин.
50
Безрадостен мой путь. Я еду в ночь
Бездонную и думаю, скорбя,
Что каждый шаг меня уносит прочь
Все далее и дале от тебя.
Плетется конь, неся мою тоску,
Как будто чувствует усталый зверь:
Покинувшему счастье седоку
Спешить, пожалуй, некуда теперь.
Я окровавил шпоры о него,
Но он лишь стонет, глядя на меня.
И этот стон для сердца моего
Острей, чем шпоры для боков коня.
Он ранит, как отточенная сталь –
Оставив радость, еду я в печаль.
51
Ленивый конь прощенье заслужил –
К чему мне торопливая езда?
Куда я так безудержно спешил,
От радости уехав в никуда?
Но по пути назад переча мне,
Узнает он свирепость седока –
Лети я хоть у вихря на спине,
Я шпоры запущу ему в бока!
Желанье не способно утерпеть,
Оно к тебе летит на всем скаку.
За ним ни старой кляче не поспеть,
Ни даже молодому рысаку.
Пусть конь плетется, голову склоня –
Я полечу, опередив коня.
52
Скупой богач, умеющий копить,
Заветное сокровище мое
Я прячу, опасаясь притупить
Счастливого мгновенья острие.
В ряду однообразно-серых дней
Нам праздник душу радует и глаз,
Как в ожерельи из простых камней
Сверкнувший полной радугой алмаз.
Пусть время заточит тебя в ларец,
Запрет в сундук, как праздничный наряд,
Чтоб в миг благословенный наконец
На волю отпустить бесценный клад.
Ты даришь мне двойную благодать –
И радость ждать, и счастье обладать.
53
Какой же ты материи дитя?
Мы все наделены одною тенью,
А ты живешь, в одном себе ютя
Бесчисленных теней переплетенье.
Как отблески твои посрамлены
Адонис и прекрасная Елена.
Ты возрождаешь блеском новизны
Искусство Древней Греции из тлена.
Ты нежен, как весенняя заря,
Обилен, словно осень золотая.
И мир в тебе живет, боготворя
И все свои оттенки сочетая.
Прекрасное полно твоих примет,
Но сердцу твоему подобья нет.
54
Насколько же прекраснее краса,
Когда она на истину похожа!
Цветенье розы радует глаза,
Но аромат в ней ценится дороже.
В шиповнике не меньше красоты,
Он розе не уступит силой цвета
И так же распускает он цветы,
Почувствовав благоуханье лета.
Но ядовитой горечью дыша,
Погибнет он в осенней круговерти.
А роз благословенная душа
В дыханье перельется после смерти.
Так красоту увядшую твою
В дыхание стихов я перелью.
55
И золото, и мрамор, и гранит
Переживет бессмертная страница.
Она тебя надежней сохранит,
Чем временем разбитая гробница.
Низвергнет долу статуи война
Развеет смута царственные зданья,
Но ни огонь, ни меч, ни времена
Не уничтожат о тебе преданья.
Ни смерть тебя не сломит, ни враджа,
И в этих строках, не подвластных тленью,
Ты доживешь до Страшного суда,
Когда износят землю поколенья.
И пробудившись, ты восстанешь вновь
Из тех сердец, где царствует любовь.
56
Любовь, очнись! Ужель твой дух не молод,
Ужели аппетит его сильней?
Нельзя, однажды утолив свой голод,
Насытиться до окончанья дней.
Так ты, влеченье взора утоляя,
Не допусти, чтоб блеск его потух.
Пускай опять, тревожась и желая
Проснется твой изголодавший дух.
Как океан, расторгнувший две суши,
Пускай разлука будет нам горька –
Мы устремим друг к другу наши души,
Влюбленно приходя на берега.
Пускай зимой разлука будет эта,
Чтоб тем желанней стало наше лето.
57
Покорный раб, я бесконечно рад
Твоим желаньям подчиняться сразу,
Себе иных не требуя наград
За исключеньем твоего приказа.
Смиренно ожиданье выношу,
Которое порой как вечность длится,
И, не сказав ни слова, ухожу,
Когда меня ты просишь удалиться.
Держу ревнивый помысел в узде,
Печальный раб, забытый в безучастье,
И думаю: благословенны те,
Кому так щедро жалуешь ты счастье.
Как ни дурачь влюбленные сердца,
Они всему поверят до конца.
58
Я – твой слуга, и не пристало мне
Расспрашивать, считая каждый час,
Как ты проводишь дни наедине –
Холопы властелинам не указ.
Твоей свободы молчаливый раб,
Я терпеливо приказаний жду,
И хоть я сердцем от тоски ослаб,
Не чувствую ни горечь, ни вражду.
Я покорюсь безропотно судьбе,
На вольности твои не посягну.
Живи как жил, прощая сам себе
Любое преступленье и вину.
Не порицая, ждать тебя я рад,
Хоть ожиданье превратилось в ад.
59
Но если новизны и вправду нет,
Как это нам внушают, не шутя,
И мы родить пытаемся на свет
Давным-давно рожденное дитя,
Тогда, играя с солнцем в чехарду,
Проделав пять столетий вспять времен,
Я, может быть, ту хронику найду,
Где был впервые ты запечатлен.
И я узнаю, как в былые дни
Цвело превозношенья ремесло,
Кто был искусней – мы или они,
Иль перемены не произошло.
Но верю – отзывался век былой
О меньшем чуде с большей похвалой.
60
Как волны разбиваются о скалы,
Так и минут бессчетных череда
Мелькает на мгновенье и устало
Из бытия уходит в никуда.
Свеченьем при рождении объяты,
Мы достигаем зрелости поры,
Проходим сквозь затменья и закаты
И возвращаем времени дары.
Пронзает время юности соцветья,
Морщинами глумится над красой
И лучшие плоды тысячелетья
Срезает смертоносною косой.
Но проживут немыслимые сроки
Тобою обесмерченные строки.
61
Не твой каприз ли стал тому виной,
Что я не сплю в глухой полночный час?
Твоя ли тень беседует со мной
И не дает сомкнуть бессонных глаз?
Не ты ли шлешь свой дух в ночной дозор
За мной следить в далекие края,
Чтоб уличить сумела мой позор
Слепая подозрительность твоя?
О нет, любовью ревностной такой
Ты не тревожишь помыслы свои –
Я по ночам утратил свой покой
Из-за внушений собственной любви.
Я потому бессонницей томим,
Что без меня ты близок стал другим.
62
Я весь самовлюбленностью объят.
Настолько подчинила эта страсть
И суть мою, и разум мой, и взгляд,
Что я не в силах побороть напасть.
Мне кажется, что в мире никого
Меня прекрасней и правдивей нет
И равное мне в чем-то существо
Не видывал доселе белый свет.
Но беспощадна искренность зеркал –
В них видя лик, изношенный вконец,
Я понимаю, что не там искал
Для щедрых восхвалений образец.
Я собственную дряхлость выдаю
За молодость цветущую твою.
63
Мой друг, когда познаешь ты, как я,
Насколько время сумрачно и зло,
Когда оледенеет кровь твоя
И от морщин нахмурится чело,
Когда твой ослепительный рассвет
Подступит к бездне, где зияет ночь,
И юной красоты весенний цвет
Осенним ветром унесется прочь, –
Для той поры я щит приберегу
И отражу им смертоносный меч,
И будущему веку помогу
Не жизнь твою, но красоту сберечь.
Я черною строкою отстою
Всю радужную молодость твою.
64
Я видел, как поля, сады и пашни
Опустошает времени рука,
Как рушатся незыблимые башни
И медь перетирают в пыль века.
Я видел, как прожорливые воды
Отхватывают часть прибрежных стран,
Как, возмещая прибылью расходы,
Обкрадывает суша океан.
Я видел, как всё рушится, мелеет,
И в горький час прозренья моего
Я понял, что века не пожалеют
Души моей любовь и божество.
Спасенья нет. Мне горько и тревожно
Тем обладать, что потерять несложно.
65
Но если медь, гранит, моря и твердь
Уничтожает времени поток,
То как сумеет пересилить смерть
Бессильной, хрупкой прелести цветок?
Медовое дыхание весны
Как выдержит напор суровых дней,
Когда погибели обречены
Твердыни из железа и камней?
Печально размышленье! Как сберечь
От времени прекрасный изумруд?
Как удержать рукой разящий меч
И сохранить нерукотворный труд?
Боюсь, никак. Но чудом сохранил
Я свет любви во тьме моих чернил.
66
Измученная, смерть душа зовет.
Коль за заслуги платят нищетой,
И в роскоши ничтожество живет,
И верность оскорбляют клеветой,
И позолотой осквернили честь,
И добродетель развратил порок,
И мощи немощь прививает лесть,
И глупость мастерству дает урок,
И совершенство стонет от острот,
И прямота безумьем прослыла,
И зажимает власть искусству рот,
И сделалось добро холопом зла.
Измученный, я смерти был бы рад,
Но как один ты стерпишь этот ад?
67
Зачем он отбывает тяжкий срок
Среди всеобщей низости и лжи
И делает божественным порок
Возвышенностью собственной души?
Зачем его живую красоту
Крадет искусства мертвого тщета
И щедро украшают нищету
Поддельных роз поддельные цвета?
Он здесь затем, что жизнь лишилась сил,
Природный дар до срока хороня,
И некогда горячей кровью жил
Зажечь не может алого огня.
Он здесь затем, чтоб знал грядущий век
Каким когда-то мог быть человек.
68
Его лицо – минувших дней портрет,
Когда живые дети красоты,
В украденный не наряжаясь цвет,
Росли и умирали, как цветы,
Когда не оскверняли прах отцов,
Почивших среди сводов гробовых,
И не срезали пряди с мертвецов,
Чтоб приукрасить головы живых.
В нем старина воспрянула душой,
В нем чистота и подлинность видна.
В его весне нет зелени чужой
И прошлое не грабит новизна.
Он был рожден, чтоб средь искусной лжи
Явить красу и подлинность души.
69
К твоей безукоризненной красе
Прибавить ничего уже нельзя.
Твое очарованье видят все –
И недруги, и верные друзья.
Но внешней похвалой не дорожи –
Совсем иной заходит разговор
О скрытых тайниках твоей души,
Куда проникнуть не способен взор.
В поступках обнажается душа,
И приговор молвы суров, но прав –
Теряют аромат цветы, дыша
В соседстве ядовитых сорных трав.
Но в том лишь красоты твоей вина,
Что каждому принадлежит она.
70
Но без вины страдая от молвы,
В который раз доказываешь ты,
Что суждено прекрасному, увы,
Быть жертвой беспощадной клеветы.
Но черный ворон неба не затмит –
Как червь, цветы нежнейшие губя,
Злословие тебя не заклеймит,
Но лишь прекрасней сделает тебя.
Ты избежал засады юных дней –
Охотник сам попался в западню.
Но будь ты всех правдивей и честней,
Не истребить злословье на корню.
Тебе за то приписывают грех,
Что чистота твоя – упрек для всех.
71
Когда умру я, погрусти немного,
Пока твердят колокола церквей,
Что я из мира низкого земного
Ушел в подземный низший мир червей.
И, обратясь случайно к этим строкам,
Забудь о написавшей их руке.
Я не хочу, хотя бы ненароком,
Тебе напомнить о твоей тоске.
Когда ты попрощаешься со мною,
Умолкнувшее имя не зови.
Пусть смертью будут прерваны одною
И жизнь моя, и жизнь твоей любви.
Я не хочу, чтобы в твоей печали
Клеветники забаву отыскали.
72
Но чтобы мир не спрашивал тебя,
За что меня сумел ты полюбить,
Ты постарайся, горечь притупя,
Меня с моею смертью позабыть.
Мне мнимых не приписывай заслуг,
Обманом понапрасну не греши –
Не скроет даже самый нежный друг
Убогость правды благородством лжи.
Красивым вымыслом не оскверни
Нас породнившей радости простой,
Но память обо мне похорони
С погибшем телом под одной плитой.
Не раздели бесчестие мое
Любовью к недостойному ее.
73
Во мне то время года видишь ты,
Когда, дрожа от холода, леса
Роняют пожелтевшие листы,
И умолкают птичьи голоса.
Во мне ты видишь сумерек приход,
Которые закат уносят прочь,
И снами потемневший небосвод
Посмертно опечатывает ночь.
Во мне ты наблюдаешь, как зола
Огня преобразила существо,
Чья колыбель, сгоревшая дотла,
В могилу превратились для него.
Все видишь ты. Но кто предать бы мог
Любовь, чей скоро истекает срок?
74
Но если смерть на вечные века
Меня в острог подземный поместит,
Мой рукописный памятник – строка –
Тебе потерю эту возместит.
Ты ей без сожаления внемли,
И ты поймешь неравность дележа.
Земле досталась только горсть земли.
Тебе – моя бессмертная душа.
Пусть черви мною кормятся гуртом,
Но для тебя я в главном не исчез.
И стоит ли печалится о том,
Что мог отнять любой головорез?
Пусть тешит смерть мой неприглядный тлен.
А я – с тобой. И тем благословен.
75
Тобой моя питается душа,
Как почва пересохшая дождем.
Я сон утратил, над тобой дрожа,
Как над своим богатством скопидом.
Как он – то счастью выпавшему рад,
То от воров не знает, как спасти,
Так я – то всем хочу открыть мой клад,
То тайно любоваться взаперти.
То досыта кормлю я взор тобой,
То голодом бессовестно морю.
За все, что мне даровано судьбой,
Я одного тебя благодарю.
И потому с течением времен
То всем владею, то всего лишен.
76
Мой стих не восприимчив к новизне,
Не слышит он причудливую моду.
Не подыскать ли мне на стороне
Метафор новых времени в угоду?
Я не стараюсь поменять лицо,
Соткать воображению обнову,
И каждая строка или словцо
Меня назвать по имени готовы.
Но это потому, что я всегда
Тебе дарю любовь и вдохновенье
И в постоянстве сердца и труда
Иного не ищу благословенья.
Подобно солнцу, верная любовь
Из повторенья возникает вновь.
77
Мы в зеркале читаем нашу старость,
В часах – неутомимый бег минут,
И строчки, на бумаге лучезарясь,
Отображают мысли нашей труд.
О том, что нету к прошлому возврата,
Нам говорит морщинами стекло,
И время, пробежав по циферблату,
В зияющую вечность утекло.
Поторопись – и белую бумагу
Своим воспоминаньем испиши,
Как в детях, нам дарованных на благо,
Оставив в строках труд твоей души.
Мы прошлое приобретаем снова,
Переливая наши мысли в слово.
78
Ты музою моей был эти годы
И вдохновлял так часто мой сонет,
Что именем твоим украсить оды
Стремится ныне всяческий поэт.
Заставив петь безмолвное бессилье
И обучив невежество летать,
Теперь ты мастерству даруешь крылья
И жалуешь величью благодать.
Но ты гордись моим стихотвореньем,
Хоть в нем не так заметно мастерство.
Стихи другого рождены уменьем,
Мои – биеньем сердца твоего.
Ты стал моей поэзией, и это
Преобразило неуча в поэта.
79
Мой стих блистал с тобой наедине.
Как радостно звучал его напев!
А нынче муза изменила мне
И приумолкла песнь, осиротев.
Ты вправе, отвергая мой сонет,
Дарить другому благосклонный взгляд.
Но похвалу воздав тебе, поэт
Лишь отдает украденный им клад.
Он воспевает искренность и честь,
Ограбив добродетельный твой нрав.
Он красоту стремится превознесть,
В тебе ее бессовестно украв.
Но стоит ли признательности тот,
Кто взятое владельцу отдает?
80
Мне о тебе писать не по плечу,
Когда с такою мощью ты воспет.
Бессилье сознавая, я молчу,
Когда творит блистательный поэт.
Но ты душой, как океан, богат,
Где могут рядом плыть по воле волн
Победоносный парусный фрегат
И мой невзрачный одинокий челн.
Я опираюсь о твою волну,
Он – сам несет тугие паруса.
Я в щепки разобьюсь и затону,
Он – мачтой устремится в небеса.
Он будет плыть, я налечу на твердь.
Стремясь к любви, порой находишь смерть.
81
Придется ль мне тебя похоронить,
Меня ли раньше на земле не станет,
Но будут память о тебе хранить.
Меня же век грядущий не помянет.
Я тихо лягу в землю, отслужив,
Оставшись в мире строчкой на надгробье.
А ты в людских глазах пребудешь жив
Во всей своей красе и бесподобье.
Твой памятник живой – моя строка,
В которой ты останешься навеки.
Ее прочтут грядущие века,
Когда наш век давно опустит веки.
И с ней твоя бессмертная душа
Останется, в людских устах дыша.
82
C моею музой браком и любовью
Не связан, ты приемлешь под крыло
Поэтов слишком многих славословья,
Благославляя наше ремесло.
Отмечен и умом, и красотою,
Моей хвалой ты вправе пренебречь,
Вниманьем благосклонным удостоя
Новейшую изысканную речь.
Но выслушав их царственные гимны
Во всей их риторической тщете,
Красою безыскусной помоги мне
Открыться в безыскусной простоте.
Бескровному лицу нужны румяна,
А ты лишен подобного изъяна.
83
В приукрашеньях я не видел толка,
В тебе счастливей зная благодать,
Чем в силу поэтического долга
Решится стихотворец передать.
И похвала поэтому молчала
В моих устах, желанью вопреки,
Чтоб не убить прекрасное начало
Убогим повторением строки.
Мое молчанье встретил ты хулою,
А я бы счел болтливость за подлог,
Когда другие мертвой похвалою
Из гимна сотворили некролог.
Твои глаза таким сияют светом,
Какой не снился всем твоим поэтам.
84
Тот скажет больше всех, кто без похвал
Тебя назвал тобою наконец.
Кто в тайниках своих замуровал
Тебя достойный в чем-то образец?
Бесплоден труд, не могущий воспеть
Предмета поклоненья благодать.
Но кто тебя зовет тобою, впредь
Всего тебя сумеет передать.
Пусть верные природы письмена
В тебе он безыскусно повторит.
И мир за эту тщательность сполна
Его восторгом отблагодарит.
Пытаясь совершенство превознесть,
Его хвалой уничтожает лесть.
85
Умолкла муза кроткая. Ей нету
Возврата к дорогому ремеслу,
Покуда золотым пером поэты
Оттачивают в рифмах похвалу.
С их красноречьем не вступая в битвы,
К шесту навек привязанный сверчок,
Я робкое «Аминь» в конце молитвы
Твержу, как полуграммотный дьячок.
Я вторю молчаливо славословью,
Не смея приближаться к алтарю.
Но если бы ты знал, какой любовью
Я в помыслах тебя боготворю!
Цени же в них искусство величанья,
Во мне – мое влюбленное молчанье.
86
Его ли стих, чей парус по волне
Несется за тобой, наметив цель,
Похоронил все замыслы во мне,
В могилу превратив их колыбель?
Его ли дух, который обучил
Незримый дух высокому письму,
Меня от вдохновенья отлучил,
Причиной став молчанью моему?
Но нет – ни он, ни бестелесный друг
Ночей его бессонного труда
Такой всепоглощающий испуг
Во мне не пробудили б никогда.
Но ты, благословив его строку,
Поверг мой стих в безмолвье и тоску.
87
Прощай! Твоей любовью дорожа,
С ее залогом должен я проститься.
Просрочены все сроки платежа,
А мне, как прежде, нечем расплатиться.
За мною нет заслуг, но я не вор –
Тобой вдадеть без права я не стану,
И потому расторгнем договор,
Который мне, увы, не по карману.
Ты мне дарил себя, несметный клад,
Цены ни мне не ведая, ни кладу.
Я вынужден теперь вернуть назад
Неправедно добытую награду.
Мне только грезилось, что я король.
Сон миновал. И вот я снова – голь.
88
Когда однажды, наигравшись мною,
Меня отвергнешь, сердцем невзлюбя,
Клянусь, я на себя пойду войною,
Во всех пороках обвиню себя.
Мне слабости мои, увы, известны,
И я о них такого наплету,
Что станет почитаться повсеместно
Неправедность твоя за правоту.
Моя ничтожность будет мне отрадой:
Тебя не запятнаю я виной,
И непорочность, став тебе наградой,
Послужит мне наградою двойной.
Чтоб ты остался чист, готов принять я
Любые обвиненья и проклятья.
89
Чтоб объяснить причину нелюбви,
Сочти меня ущербным и убогим;
Калекой хромоногим назови –
И я немедля стану хромоногим.
Брани меня, порочь на лад любой –
В себе сыщу я всяческую низость
И перестану быть самим собой,
Безропотно прикончив нашу близость.
Я имя, дорогое мне, само
Произнести почту за святотатство,
Чтоб не легло на честь твою клеймо
Знакомства с недостойным панибратства.
И буду самому себе постыл,
Враждуя с тем, кто стал тебе не мил.
90
Возненавидь. Сейчас. Покуда свет
Меня распять и опорочить рад.
Будь лучше самой первою из бед,
Чем самою последней из утрат.
И если скорбь не справится со мной,
С изменой новой ты не приходи,
Как утром, вслед за бурею ночной,
Приходят моросящие дожди.
Покинь меня, но только не тогда,
Когда хлебну я горечи до дна,
А сразу дай понять мне, что беда
На этом свете есть всего одна,
Что лучше жить, любую боль терпя,
Чем безвозвратно потерять тебя.
90 (2 вариант)
Пусть стану ненавистен я тебе
Теперь, когда не мил мне белый свет.
Ты приговором будь моей судьбе,
Но не последней из настигших бед.
И если скорбь не справится со мной,
Не мучь меня изменой новой зря.
Не приходи за бурею ночной
Как серая дождливая заря.
Покинь меня, но только до того,
Как растворятся горечи следы.
Пусть сразу я пойму, что ничего
Страшнее нет единственной беды,
Что ничего не может быть больней,
Чем жить на свете без любви твоей.
91
Кто хвалится рожденьем, кто занятьем,
Кто силою, кто полным кошельком,
Кто несуразным, но роскошным платьем,
Кто соколом, кто псом, кто рысаком.
Для всякого отыщется отрада,
И каждому достанется сполна.
Но мне подобных прихотей не надо –
Мне радость настоящая дана.
Твоя любовь важней происхожденья,
Богаче клада, ярче, чем наряд,
Отраднее любого наслажденья
И выше всех прижизненных наград.
За это счастье ты один в ответе:
Отнимешь – и всего лишишь на свете.
92
Себя не пробуй выкрасть у меня –
Мы так переплели пути свои,
Что пережить я не сумею дня,
Когда останусь без твоей любви.
Что все напасти, что неправый суд?
Довольно будет горя одного...
И мне нельзя зависеть от причуд
И от капризов сердца твоего.
Моя судьба незримо вплетена
В твоих измен слепую круговерть.
Мучительная радость мне дана –
Из рук твоих принять любовь и смерть!
И лишь одно меня тревожит все ж:
Как мне узнать, что ты сейчас не лжешь?
93
Я буду жить и доверяться вновь,
Как рогоносец-муж. Увы, легко
Принять любви обличье за любовь,
Чей взгляд со мной, а сердце – далеко.
В твоих глазах невинных не прочтешь
Ни ненависть, ни злобу, ни вражду,
Хотя на очень многих лицах ложь
Глубокую проводит борозду.
Но здесь не обошлось без высших сил –
Какой бы сердце ни таило яд,
Всегда приветлив, благостен и мил
Твой восхитительно-невинный взгляд.
Так Евиного яблока искус,
Пригож на вид, смертелен был на вкус.
94
Кто злом владеет, но не сеет зла,
Кто не готовит ближнему лишенья,
Кто, двигая другими, как скала,
Незыблим, неподвластен искушенью,
Того природа дарит без затей,
Благославляет небо за заслуги.
Он – повелитель собственных страстей.
Другие – своего тщеславья слуги.
Сам по себе недолог век цветка,
Хоть лето чистоту его лелеет.
Но станет он презренней сорняка,
Когда порок в его бутоне тлеет.
Растленность губит лучших из людей;
Бурьян милей гниющих орхидей.
95
Как мило свой позор украсил ты!
Но хрупкой красоты недолог срок –
Съедает червоточина цветы,
И на тебе клеймом лежит порок.
Судачат языки по всей земле
О вольности иных твоих утех,
Но восхищенье слышится в хуле,
И именем твоим оправдан грех.
В какой великолепный, дивный храм
Вошел порок, не ведая преград!
С каким уменьем, попирая срам,
Под прелестью скрывается разврат!
Но злая страсть мутит души хрусталь,
Как ржа тупит отточенную сталь.
96
Тебя бранят за юности беспутство,
За юности азарт боготворят,
Но прелесть оправдает безрассудство
И в добродетель превратит разврат.
Почтут за драгоценные алмазы
Простые стекла в перстне короля.
Твои пороки в милые проказы
Перекрестят, к тебе благоволя.
Матерый волк один зарережет стадо,
Бродя в овечьей шкуре средь овец.
Так и тобой обманываться рады,
Очаровавшись, тысячи сердец.
Но помни – полюбив тебя, я вместе
С тобой делю и славу, и бесчестье.
97
Дни без тебя казались мне зимою.
Я, одураченный календарем,
Был стужею объят, окутан тьмою,
И мир опустошался декабрем.
А между тем, со мною синевою
Прощалось лето грустно и светло,
И осень безутешною вдовою,
Несущей плод, ступала тяжело.
Смотрелся сиротою каждый колос,
Казался бесприютным каждый всход,
И даже птицы потеряли голос,
С тоскою ожидая твой приход.
Лишь кое-где их робкий слышен лепет.
Грядет зима, приходят листья в трепет.
98
Нас разлучил ликующий апрель,
Раздавший щедро запахи и краски,
И под его веселую свирель,
Смеясь, кружил Сатурн в тяжелой пляске.
Но сделала бесчувственным тоска
Меня для звуков, запаха и цвета.
Я не сорвал ни одного цветка
И не придумал новой сказки лета.
Я не дивился лилий белизне,
И розы в их цветущей алой скуке
Подобьем жалким представлялись мне
Того, с кем был я в горестной разлуке.
Я жил в зиме. Казалось все вокруг
Твоею тенью, мой далекий друг.
99
Я упрекнул фиалку: согрешил,
Украв твой аромат, душистый вор
И кровью из твоих горячих жил
Украсив лепестков своих узор.
У майорана – цвет твоих волос,
У лилий – белизна твоей руки,
Бутоны белых и пурпурных роз
Расхитили тебя на лепестки.
А третья, в довершении всего,
Твоим благоуханием полна.
Но не прошло ей даром воровство –
Она червям на откуп отдана.
И кажется, что весь цветущий сад
Одним тобой прекрасен и богат.
100
Как долго, муза, будешь ты молчать
О том, кто освятил твои труды?
Иль песенкой бездарною опять
Ничтожного одариваешь ты?
Очнись от суесловья и воспой
Со всею благодарностью того,
Кто столько лет прошествовал с тобой
И вдохновил тебя на мастерство.
Вглядись в его лицо, и если в нем
Морщинкой осквернилась красота,
Пускай распад насмешливым огнем,
Гневясь, испепелят твои уста.
Любовью, что живет в моей груди,
Ты времени косу опереди.
101
О трижды обленившаяся муза!
Как славой пренебречь посмела ты
Тебя же породившего союза
Правдивости и нежной красоты?
О, я твои предвижу возраженья! –
Ты б оправдаться тем уже могла,
Что красоте не нужно украшенье
И правду оскверняет похвала.
Но все-таки будь чуточку сердечней,
Не поскупись на несколько страниц –
Дыша любовью, строки вековечней,
Чем тлеющее золото гробниц.
С тобой напару друга мы прославим
И жить в веках нетронутым оставим.
102
Люблю, но молчаливою любовью,
Люблю как прежде, но люблю тайком.
Торгует нежным чувством суесловье,
Любить умея только языком.
Любовь я славил песней неземною,
Покуда робко цвел ее апрель.
Так соловей, отщебетав весною,
С приходом лета обрывает трель.
Все так же нежно ночи дуновенье,
Хотя молчит усталый соловей.
Но музыка теряет вдохновенье,
Обыденно звуча со всех ветвей.
Так, птиц отщебетавших бессловесней,
Я приумолк, чтоб не наскучить песней.
103
Погрязла муза в скупости безбожной
И не желает тратить свой запас.
А, впрочем, голый факт всегда надежней
Изысканных словесных выкрутас.
Так не брани мое воображенье,
А погляди в зеркальное стекло –
К чему писать мне, если отраженье
Срамит мое глухое ремесло?
Зачем, греша напрасно перед небом
И позабывшись, собственной рукой
Я подраженьем вздорным и нелепым
Обезображу подлинник такой?
Моим убогим строкам не пристало
Соперничать с правдивостью зерцала.
104
Ты неизменен с наших первых встреч,
Красив и вечно юн, хотя с тех пор
Три лютые зимы сорвали с плеч
Трех лет зеленый праздничный убор.
Три робкие весны, сгорев в огне
Июньского горнила, как в аду,
В осенней возродились желтизне...
В тебе лишь перемены не найду.
Но, уподобясь стрелке часовой,
Что, крадучись, обходит циферблат,
Для глаз незримо подползает твой
Неумолимый сумрачный закат.
Пусть будущие знают времена:
До их прихода отцвела весна.
105
Язычеством бесчинствующим зря
Пусть не зовет любовь мою молва –
Я нежный гимн пою у алтаря
Единственного в мире божества.
В нем доброта не знает перемен,
В нем преданность исполнена добра,
И верностью ему благосоловен
Труд моего влюбленного пера.
«Прекрасный, добрый, верный» – я готов
Твердить в самозабвеньи неземном
На сотню и на тысячу ладов,
Сплотившихся в созвучии одном.
Единое пристанище нашлось
Для этих слов, доселе живших врозь.
106
Читая пожелтевшие листы
Истлевших лет, иду я по следам
Блистательно воспетой красоты
Великолепных рыцарей и дам.
И видя, как умел боготворить
Поэт глаза, улыбку и чело,
Я думаю: как щедро одарить
Ты мог бы дней минувших ремесло!
Ему твоя предвиделась краса,
Твою он предвосхитил благодать,
Но, в будущее устремив глаза,
Всего тебя не смог предугадать.
А мы, кому открылась красота,
Глядим с восторгом, не разжав уста.
107
Ни страх мой, ни пророчество сердец,
Ни целый мир в одной из вещих строк
Не предрекут любви мой конец
И не прервут ее истекший срок.
Затменье пересилила луна,
Сведя лже-предсказания на нет,
И, воцарившись, мир и тишина
Сулят оливам радость и расцвет.
Благославляя эти времена,
Я нас в строке сумею уберечь.
А смерти пусть боятся племена,
Пока еще не знающие речь.
Ты будешь жить, в стихе моем дыша,
Когда венцы тиранов сточит ржа.
108
Что может мозг, не пожалев чернил,
Поведать, повтореньем не греша?
В какой бы раз тебе я объяснил,
Как счастлива тобой моя душа?
Ничто, мой мальчик. Но не новизной
Слова молитвы увлекают нас.
И клятву «я с тобою, ты со мной»
Я повторяю, словно в первый раз.
Любовь сильней, чем времени игра,
Ей не страшны ни прах, ни след морщин.
Она – суровой вечности сестра
И старости всесильный властелин.
И там любовь рождается на свет,
Где говорят: любви на свете нет.
109
Не говори, что я душою лжив –
Мы связаны единою судьбой.
Я, уходя, в тебе остался жив,
С тобой простясь, в разлуке был с собой.
Ты мой единственный приют любви,
Куда мне суждено вернуться вновь,
Смывая пятна и грехи мои
Живой водой по имени любовь.
Не верь тому, что в кровь мою порок
Так безнадежно глубоко проник,
Чтобы в разлуке позабыть я мог
Твоей души живительный родник.
Что этот мир без сердца твоего?
В нем только ты. И больше ничего.
110
Да, это правда: я бывал везде
Ломал шута, растрачивал богатства,
Держал мечты и помыслы в узде
И низводил любовь до святотатства.
Да, это так: закоренев во лжи,
Я правду почитал за пустословье.
Но отболев затмением души,
Я исцеляюсь вновь твоей любовью.
Всё позади. Для сердца моего
Мучительно испытывать изменой
Единственное в мире божество,
Единственную радость во вселенной.
Ты очищенье подари мне сам,
К своей груди прижав, как к небесам.
111
Брани мою судьбу, богиню зла,
Виновницу моих дурных деяний –
Она меня сурово обрекла
На горький хлеб публичных подаяний.
Занятие на мне лежит клеймом,
Я, как красильщик, в нем измазал руки,
И чтобы я не тронулся умом,
Избавь меня от этой страшной муки!
Желая исцелиться, я без слов
Согласен пить лекарства и отвары,
Считать негорькой горечь я готов,
Заслуженной наложенную кару.
Но я надеюсь более всего
На снисхожденье сердца твоего.
112
Мой милосердный друг, своей любовью
Ты наполняешь горькую судьбу,
Отмыв следы, которые злословье
Клеймом каленным выжгло мне на лбу.
Ты – весь мой мир. Все прочее в нем пусто.
Я мертв для всех. Мертвы все для меня.
Скрывает мои помыслы и чувства
Стальная неприступная броня.
Я бросил в бездну страхи и томленья,
Я стал глухим, как древняя змея.
Отныне ни на лесть, ни на глумленье
Душа не отзывается моя.
Все умерло. И лишь один, нетленный,
Звучит твой голос в пустоте вселенной.
113
С тех пор, как разлучились мы с тобой,
Мой глаз – в моей душе, в моей груди.
А бывший поводырь мой стал слепой
И сбился в одиночестве с пути.
О виденном ни сердцу, ни уму
Отчет он предоставить не готов,
И тенями мерещятся ему
Фигуры птиц, деревьев и цветов.
В уродстве и в пленительной красе,
В голубке белокрылой и орле,
В вечерней мгле и утренней росе
Мой взор тебя лишь видит на земле.
Тобою так душа моя полна,
Что взор неверным делает она.
114
Не то, надев любви твоей корону,
Я лесть глотаю, венценосный яд,
Не то лукавый взгляд, приблизясь к трону,
Любовною алхимией объят.
Из чудища творит он херувима
И некою лучистой ворожбой
Он сходство придает неуловимо
Всему, что замечает он, с тобой.
Боюсь, всему виною лесть-плутовка,
И изучив пристрастие мое,
Глаз-царедворец научился ловко
Преподносить властителю питье.
И будь в нем яд, оправдан тем проступок,
Что глаз мой первым осушает кубок.
115
Я лгал тебе, любовь мою сочтя
Законченным и совершенным даром.
Как мог предположить я, не шутя,
Что мой костер сумеет стать пожаром?
Я слышал о превратностях судьбы,
В которых гибнут клятвы и законы,
Владык несокрушимые столпы
И красоты извечные каноны.
Не в силах страх пред временем избыть,
Не находя к грядущему доверья,
Я говорил: «Немыслимо любить
Сильнее, чем люблю тебя теперь я».
Любовь – дитя. Как взрослым звать я мог
Едва на свет пробившийся росток?
116
Я не хочу, прибегнув к суесловью,
Влюбленным воздвигать преграды вновь.
Любовь всегда останется любовью.
Измена за измену – не любовь.
Любовь – маяк над бурей и туманом,
Чей светоч не померкнет никогда.
Любовь для кораблей над океаном
Горит, как путеводная звезда.
Любовь – не шут, который тешит время
Беспомощным испугом перед ним.
Не справятся ни смерть, ни старость с теми,
Кто в этом мире любит и любим.
И если не правдивы строки эти,
Тогда их нет и нет любви на свете.
117
Меня неблагодарным назови,
Скажи, что я сердечный долг нарушил,
Что пренебрег я узами любви,
Которые связали наши души,
Что часто крал минуты наших встреч,
Другим их раздарив без сожаленья,
И позволял чужим ветрам увлечь
Мой парус в неизвестном направленьи.
Печальный счет моим грехам веди,
И если я сумел тебя обидеть,
Меня суровым взглядом осуди,
Не позволяй лишь сердцу ненавидеть.
Я был с тобой жесток, желая вновь
Увидеть, как верна твоя любовь.
118
Мы возбуждаем аппетит умело,
На острые приправы не скупясь.
Мы очищаем снадобьями тело,
Исторгнув накопившуюся грязь.
Так я, чтоб не присытиться любовью,
Встречался с теми, их в душе браня,
Которые могли лишь нездоровье
И отвращенье вызвать у меня.
Но оградив любовь от пресыщенья,
Предотвращая мнимую беду,
Я жертвой стал неверного леченья
И сам теперь спасенья не найду.
В любви, я понял, лекарь не дозволен,
И нездоров лишь тот, кто ей не болен.
119
Из слез каких сирен я выпил яд,
В каком аду невидимом сгораю?
То страхом, то надеждою объят,
Я нахожу и тотчас же теряю.
В блаженный миг я счастьем позабыт,
Но что за грех я совершил украдкой,
Что оба глаза вышли из орбит,
Сраженные внезапной лихорадкой?
Но как же зло исполнено добра!
Блажен вдвойне, испытанный бедою.
Сгорев, любовь из пламени костра
Встает опять любовью молодою.
Свою напасть я сам переборол
И всё утратив, трижды приобрел.
120
Спасибо за жестокость. Мы равны.
Теперь, когда я горе испытал,
Я заболею от своей вины,
Коль это сердце – плоть, а не металл.
Как ты страдаешь от душевных ран,
Так мне была обида тяжела,
И я, недоброй волей твой тиран,
Не помню причиненного мне зла.
Пусть эта ночь отчаянья и мук
Напомнит нам, как сердцем мы близки,
И пусть излечит друга верный друг
Живительным бальзамом от тоски.
Пускай ничья не мучится душа –
Простим друг друга, дружбой дорожа.
121
Злословие страшней, чем злодеянье,
Напраслина не может быть права,
И радость превращается в страданье,
Когда живешь, как требует молва.
Как чей-то взгляд, порочный и предвзятый,
Поймет мою беспечность, не браня?
Пусть я не прав, но тайный соглядатай
Во много раз неправедней меня.
Я тот, каков я есть, а словоблудье
Меня стремится подогнать под всех.
Но прям, быть может, я, а сами судьи
Кривым аршином измеряют грех,
Поскольку тот, кто святостью не блещет,
Мирясь с собой, на ближнего клевещет.
122
Твои таблицы у меня в мозгу,
И, прикоснувшись памятью к листам,
Я образ твой надежно сберегу
И на храненье вечности отдам.
Ты доживешь до той глухой поры,
Когда, сердца людей испепеля,
Природа отберет свои дары
И утечет в забвение земля.
Не уцелеть нам в шелесте страниц,
Не скрыться в излияниях чернил.
И отказавшись от иных таблиц,
В моей душе тебя я сохранил.
Наполнив мертвой памятью тетрадь,
Легко живую память потерять.
123
О время, ты не справишься со мною –
Ты новых пирамид воздвигло ряд,
Но в них не радость блещет новизною,
А дряхлость обновляет свой наряд.
Недолги нам отпущенные сроки,
И новью называем мы старье.
Мы забываем прошлого уроки,
Отстаивая первенство свое.
Тлетворны пожелтевшие страницы,
Былое с настоящим я не чту.
Ты просто сочиняешь небылицы
И спешкой умножаешь суету.
Наперекор твоей извечной фальши
Каким я был, таким останусь дальше.
124
О, будь моя любовь в родстве со знатью,
Судьбою незаконно рождена,
Благословенье века иль проклятье
Смогла бы унаследовать она.
Но разошлись ее дороги с теми,
Кого, в тенетах случая держа,
Коварно возвеличивает время,
Готовя под секиру мятежа.
Ей чужда осмотрительная ересь,
Крадущая у времени часы.
Она, в своем призвании уверясь,
Чурается и солнца, и грозы.
И это подтверждают поколенья,
Чья жизнь – порок, чья гибель – искупленье.
125
К чему мне ради блеска наносного
Держать венцы над тронами владык?
К чему в бессмертье залагать основу,
Чей век не дольше тянется, чем миг?
Я не хочу, подобно многим, спятить,
Теряя всё, чтоб малого достичь,
И вкус обычной радости утратить,
Настроясь на изысканную дичь.
В твоей душе ищу я утешенья,
Свой скудный дар тебе спешу отдать,
И в добровольном жертвоприношеньи
Мы оба обретаем благодать.
Чем нам трудней, тем менее подвластна
Душа любви внушению соблазна.
126
О мальчик мой, держащий на весу
В руках часы, зерцало и косу!
От убыли растя в избытке сил,
Поклонников ты многих износил.
Природа, отобрав свои дары,
Тебе их возвращает до поры.
Ты ей бываешь нужен иногда,
Чтоб убивать минуты и года.
Но опасайся хитрой госпожи –
Она тобой играет от души,
Но в час расплаты, не щадя слуги,
Она тобой покроет все долги.
127
Не наряжали в черные цвета
Прекрасное в былые времена.
Но падчерицей стала красота,
И подлинность ее осквернена.
Природный цвет подделкою губя,
Уродство украшает естество.
И красота утратила себя
И завния лишилась своего.
Поэтому и волосы, и взгляд
Возлюбленной моей темней чернил –
Они надели траурный наряд
По тем, кто красоту похоронил.
Но так их скорбь прозрачна и чиста,
Что имя черноте их – красота.
128
О музыка моя, когда порою
Прикосновением волшебных рук
Ты наполняешь клавиши игрою,
Из их беззвучья извлекая звук,
Я с завистью и ревностью страдальца
Гляжу, как клавесин, шершав и груб,
Тебе целует трепетные пальцы,
Что для моих предназначались губ.
Ты инструментом стать меня заставишь,
И я предвижу в дерзостных мечтах,
Как ты однажды вместо мертвых клавиш
Сыграешь на моих живых устах.
А если клавиши тебе так любы,
Дари им пальцы, но отдай мне губы.
129
Над духом и над совестью разбой
Цена за сладострастие. Оно
Кроваво и уродливо собой,
Жестоко, вероломно и грешно.
Насытясь им, вовсю его бранят,
Его желают, чувствуя подвох,
И, проглотив приманки этой яд,
Лишаются ума последних крох.
За ним стремятся, не жалея сил,
Настигнув, остаются на бобах.
И тот, кто наслаждение вкусил,
Лишь горечь ощущает на губах.
Об этом знают все. И все спешат
Проникнуть в этот рай, ведущий в ад.
130
Ее глаза не звезды, а глаза,
Кораллом не отсвечивают губы.
На смуглой шее черная коса
Сплетается, как проволока, грубо.
Лицо оттенка лилий лишено,
И розы на щеках не полыхают,
И тело, что природой ей дано,
Скорее пахнет, чем благоухает.
Ее обыкновенным языком
Не передать мелодий благостыню.
С походкою богинь я незнаком,
Но по земле идет моя богиня,
Пленительней и царственней любой,
О ком сравненья лгут наперебой.
130 (2-й варант)
Глаза ее на солнце не похожи,
С кораллами не спутаешь уста
И черная коса на смуглой коже
Как проволока жестка и густа.
И белых роз, и алых полыханья
Лицо ее и щеки лишены,
Ее обыкновенное дыханье
Не уподобишь запахам весны.
В ее речах не слышно пенье птичье,
Но я готов внимать им вновь и вновь,
И от богинь придуманых в отличьe
Ступает по земле моя любовь,
Которая достойней преклоненья,
Чем те, о ком красиво лгут сравненья.
131
Жестока, деспотична и горда
Ты взбалмошным красавицам под стать.
Но любящий безумно иногда
Отыщет и в мученьи благодать.
Пусть многие считают знатоки,
Что недостойна ты подобных мук, –
Не говоря ни слова вопреки,
В душе со всеми спорю я вокруг.
Я сочиню хоть сотню небылиц
И в них уверю самого себя,
Единственный, из всех на свете лиц,
Твой смуглый облик сердцем возлюбя.
Темны твои дела, а не черты,
И только в них причина клеветы.
132
Люблю твои глаза. Они не бросят
Меня в беде в отличье от тебя.
Они свой черный цвет как траур носят,
Со мною вместе обо мне скорбя.
Так не украсит солнечное злато
Востока поседевшие виски,
Ни вечера звезда чело заката,
Прозрачное в предчувствии тоски,
Как этот взор печально-безнадежный
Твое лицо. Ах, если б и душа
Твоя оделась в черные одежды,
Со мной единой горечью дыша,
Я клялся бы, что только в черном цвете
Заключено прекрасное на свете.
133
Анафема безжалостной душе,
Которою истерзан я и друг!
Меня морочить мало ей уже –
И друг мой завлечен в порочный круг.
Твой взгляд в своей жестокости тайком
Меня до нитки хищно обобрал.
Я, трижды став последним бедняком,
Себя, тебя и друга потерял.
Замкни меня в стальной твоей груди,
Держи в плену какой угодно срок,
Но друга на свободу отпусти,
Мое оставив сердце под залог.
Но я твой раб в юдоли сей земной,
И всё мое неволится со мной.
134
Итак, он стал твоим. Я все стерплю,
Хоть самого б себя прозаложил,
Чтоб только тот, кого я так люблю,
Мне дальше утешением служил.
Но ты не хочешь, не согласен он,
Ты – из одной корысти, он – любя:
Мой верный поручитель обречен
Залогом оставаться у тебя.
Как алчный ростовщик, как злой паук,
Ты красотой опутала его.
Мои долги собой покрыл мой друг,
И я лишился друга моего.
Свой выкуп за меня он внес сполна,
Но мне свобода не возвращена!
135
Желание – отрада для души.
И если я тебе немного близок,
Молю тебя покорнейше: впиши
Меня в твоих желаний длинный список.
В желаньях ты безбрежно велика,
Для каждого находишь пониманье.
Так неужели даже уголка
Ты не отыщешь моему желанью?
Готова приютить в себе дожди
Пучина океанского колодца.
И я прошу: пускай в твоей груди
Мое желанье с прочими сольется.
Желанья милосердию сродни,
И ты их все в одном соедини.
136
Твоей душе противно поневоле,
Что мы близки. Но ты ей так скажи:
Его зовут «Желанье» или «Воля».
А что есть лучше воли для души?
Я с прочим желаньями влюбленно,
Тебя наполнив, душу утолю.
Когда ведется счет на миллионы
Число один – почти равно нулю.
Пусть числа многочисленные эти
Меня от прочих заслонят стеной,
Когда одним-единственным на свете
Смогу остаться для тебя одной.
Ты имя полюби во мне покуда –
Желанье, с ним и я любимым буду.
137
Меня Амур безглазый ослепил.
Я вижу то, что ничего не вижу.
Я презираю то, что я любил,
И восхищаюсь тем, что ненавижу.
И если помутившийся мой взор
В чужую гавань бурями примчало,
Зачем же из него ковать багор,
Швартуя сердце к ложному причалу?
Как счел я за укромный уголок
Трактир, для всех открытый в одночасье?
Какой туман глаза мне заволок,
Чтоб почитать блаженством безобразье?
Глаза и сердце лгут, и не поймешь,
Где в этом мире правда, а где ложь.
138
Она клянется, что она святая,
И я готов ей верить от души,
Хоть знаю то, что врет она, считая,
Меня юнцом, неопытным во лжи.
Мое тщеславье тешит беспробудно,
Что молодым меня возможно счесть.
Мы попираем правду обоюдно,
Она внушая, я вкушая лесть.
Покается она ли в лицемерьи?
Открою ль я свой возраст без стыда?
Любовь на мнимом строится доверьи,
И прячет старость, полюбив, года.
Она мне лжет, я лгу ответно тоже,
И мы с ней вместе делим ложь и ложе.
139
Я не могу обман твой оправдать,
Им раненный до глубины души.
Попробуй силу силой побеждать,
Не прибегая к хитрости и лжи.
Не мучь меня неравною борьбой,
При встрече взгляд нарочно отводя –
Всесильна ты, а я перед тобой
Открыт и беззащитен, как дитя.
Но, может быть, из помыслов благих
В сознаньи, как тонка моя броня,
Ты убиваешь взорами других,
Из жалости помиловав меня?
Жестока эта милость. Не лукавь,
Добей меня и тем от мук избавь.
140
Ты будь умна в жестокости. Щади
Молчащую и преданную душу,
Не то страданье хлынет из груди
Потоком обличительным наружу.
Будь, ненавидя, ласкова со мной,
Морочь меня поддельною любовью –
Ждет каждый умирающий больной
От лекаря надежды на здоровье.
Отчаянье с ума меня сведет,
Оклевещу тебя, сойдя с ума, я,
И повод для злословия найдет
Безумный мир, безумному внимая.
Но, чтоб тебя не тронула молва,
Кажись прямою, будучи крива.
141
Моим глазам нелюба ты давно,
Они твои изъяны ненавидят.
А сердце безнадежно влюблено
И любит вопреки тому, что видит.
Мой бедный слух твоя терзает речь,
Касаний рук твоих боится тело.
Ни слух, ни обоняние увлечь
Ты не смогла бы, если б захотела.
Но все пять чувств, увы, отговорить
Не могут сердце от его стремленья
Тебе служить, тебя боготоврить,
Снося с улыбкой рабство и глумленье.
Я муке рад и счастлив оттого,
Что ты мой грех и кара за него.
142
Любовь – мой грех. Твое пренебреженье
Я заслужил с лихвою и сполна.
Но, сравнивая наши прегрешенья,
Ты порицать меня бы не должна.
Немыслимо выслушивать проклятья,
Нелепо и смешно звучит упрек
Из уст, скрепивших алою печатью
Измену, вероломство и порок.
Моя любовь твоей грешней едва ли,
Ты мне мила, тебе другой милей.
Но чтоб тебе в несчастье сострадали,
Ты и меня немного пожалей.
А коль сама жалеть ты не умеешь,
То пожинай безропотно, что сеешь.
143
Как та хозяйка, у которой вдруг
Сбежит куда-то спятивший петух,
Ребенка наземь опускает с рук
И мчится за пернатым во весь дух,
Не слыша, как вопит ее малыш,
Пытаясь тщетно маму возвратить,
И хвост лишь петушиный, как фетиш,
Пытается рукою ухватить, –
Так ты, глухая взбалмошная мать,
Забросив все на свете не шутя,
Свою мечту пытаешься поймать,
Меня забыв, как скучное дитя.
Но ты беглянку выбрала не ту –
Вернись назад, и ты найдешь мечту.
144
Два духа, две любви владеют мной,
Ниспосланы для счастья и мучений:
Мужчина, белый ангел неземной,
И женщина, мой злой и черный гений.
Чтоб поскорей меня спровадить в ад,
Мой смуглый демон ангела морочит
И, прикрывая красотой разврат,
Из херувима беса сделать хочет.
Исход борьбы пока неуловим,
Но тот, увы, сильнее, кто негодней.
С бесовкой подружился херувим
И угодил в объятья преисподней.
Но не поверю я, что он в аду,
Покуда пепел счастья не найду.
145
Ее уста сказали вдруг:
«Я не люблю». Но в тот же час
Она заметила испуг
Моих ошеломленных глаз
И прикусила свой язык,
Что был то нежен, то суров,
Но быть жестоким не привык
И избегал подобных слов.
«Я не люблю», – уже не зло
Она теперь произнесла,
Как будто утро расцвело,
И в ад с небес умчалась мгла.
«Я не люблю... – совсем нежна, –
...Не вас», – закончила она.
146
Душа моя, вселившись в плоть однажды,
Мятежным предоставлена ветрам,
Ты изнываешь от духовной жажды,
Снаружи разукрашивая храм.
К чему такие щедрости фасаду
Пустого дома, взятого внаем,
Который отойдет червям в награду
В бессмысленном излишистве своем?
Ты, тело предоставив доле нищей,
Живи и смело в будущность смотри,
Божественною насыщаясь пищей,
Снаружи бедно, празднично внутри.
И смерть убив, убийцу жизни бренной,
Голодной смертью, царствуй во вселенной.
147
Любовь подобна жару. Беспощадно
Она лелеет собственный недуг.
Ее влечет мучительно и жадно
К источнику невыносимых мук.
Мой разум-врач с заботой беспредельной
Ее лечил, но лишь себя извел.
Тогда он объявил болезнь смертельной
И бросил нас с больной на произвол.
Я обречен. Меня покинул разум.
Полна горячим бредом голова.
Безумием охваченные, разом
Распались мысли, разбрелись слова.
И мнишься всех светлей и благородней
Ты, что темнее мрака преисподней.
148
Что сделала любовь! Неверным глазом
Я вижу то, чего в помине нет.
А, может быть, мой ум зашел за разум
И самый суд его похож на бред.
Когда прекрасно то, что любо глазу,
То почему с ним мир заводит спор?
А если нет, то я признаюсь сразу,
Что взор любви – недостоверный взор.
Влюбленным взглядам доверять нелепо –
Им застит пеленою слез глаза.
И даже солнце слепнет, если небо
Не отмывает ливнями гроза.
Любовь хитра – слезами ослепленный,
Ее грехи не разглядит влюбленный.
149
Как можно говорить, что не люблю я,
Когда, самоотверженно любя,
Плечом к плечу с тобою я воюю,
Безжалостно преследуя себя.
Твоим врагам не подаю я руку,
Тебе немилых не люблю вдвойне
И одного себя виню за муку,
Которую ты причиняешь мне.
Я позабыл про самоуваженье,
Заслуг не выставляю напоказ,
И глаз твоих малейшее движенье
Воспринимаю, как немой приказ.
Понятно мне, увы, твое презренье:
Ты любишь зрячих. Я утратил зренье.
150
Зачем ты так сильна, зачем я сам
В бессилии тобой испит до донца?
Я лгу бесстыдно собственным глазам,
Клянусь им, будто днем не светит солнце.
Ты так искусно украешь зло,
Что, всем твоим деяниям свидетель,
Я выучил слепое ремесло
Превозносить порок, как добродетель.
В тебе люблю я то, что от души
Обязан был скорей возненавидеть.
Но ты за эту слабость не спеши
Меня своим презрением обидеть.
Любви еще достойней, может быть,
Сумевший недостойною любить.
151
Любовь юна. Ей совесть ни к чему,
Хотя мудрец их сестрами нарек.
Не придирайся к сердцу моему,
Не то к тебе вернется твой упрек.
Бессовестно меня ты предала.
Теперь я душу телу предаю.
И тело закусило удила,
И плоть победу празднует свою.
При имени твоем она встает
И целится, как в свой победный приз.
Хозяйке дань послушно отдает
И падает в изнеможеньи вниз.
И если совесть впрямь любви под стать,
Она готова пасть и снова встать.
152
Любовь моя преступна, спору нет.
Но ты грешна в предательстве вдвойне,
Нарушив свой супружеский обет
И клятву, что потом давала мне.
Но только как посмею я винить
Тебя в двойной неверности сейчас,
Когда я ухитрился изменить
Себе присягой ложной двадцать раз?
Я клялся, что верна ты и чиста,
Я клялся, что умеешь ты любить.
Мои прекраснодушные уста
Мои глаза пытались ослепить.
Я клялся, что прекрасней нет души,
И истину похоронил во лжи.
153
Спал Купидон, влюбленных божество,
И, улучив благоприятный миг,
Украла нимфа факел у него
И окунула в ледяной родник.
Печально прошипев, огонь погас,
Но закипела бешенно вода.
С тех пор недуги, странные подчас,
Больные лечат, приходя туда.
Но легкокрылый мальчик, злой божок,
Из глаз моей прекрасной госпожи
Добыл огонь и сердце мне поджег,
Моей болезнью тешась от души.
Но не родник, а жар ее огня,
Зажегший факел, вылечит меня.
154
Дремал, свой грозный факел бросив рядом,
Амур, любви крылатой божество.
И юным целомудренным наядам
Явилось в мыслях обокрасть его.
Горящее оружие, которым
Так много бед наделал баловник,
Одна из дев, кладя конец раздорам,
Швырнула в протекаюший родник.
Вода вскипела яростно и страстно,
И люди к ней приходят вновь и вновь
Целить свои недуги. Но напрасно
Я в ней пытался вылечить любовь.
Нагрел ручей огонь любвеобильно,
Но остудить любовь вода бессильна.