Жизнь прекрасна. Глава 48

Ирина Гончарова1
 
Сандерс сел в самолет в аэропорту Кеннеди. При нем как у командировочного, были лишь небольшая сумка на колесиках со сменой белья, бритвенными принадлежностями и паспорт. Он понимал, что не сможет взять с собой в самолет ничего, что могло бы вызвать подозрение и, по мнению администрации аэропорта, представлять опасность для жизни пассажиров. 
 
После одиннадцатого сентября меры предосторожности стали настолько строгими, что нечего было и думать о том, чтобы взять с собой пистолет или что-то еще. Сандерс еще точно не представлял себе, какими будут его действия в Киеве, но то, что Тамаре придется несладко, он знал наверняка. При одной только мысли о возможности встречи с ней, его начинала бить дрожь, и начиналось головокружение, сопровождающееся легкой тошнотой.
 
Он сел на свое место возле иллюминатора и, не поворачивая головы, смотрел на капли дождя, которые перечеркивали все, что было за стеклом: огромный аэропорт-город со всеми пассажирами, самолетами, коммуникациями и страстями.
 
До аэропорта он доехал, как всегда, на своей машине, оставив ее на стоянке в закрытом паркинге. Кто знает, вернется ли он назад? Поэтому, несмотря на все возбуждение, которое он испытывал при мысли о встрече с ней, он тщательно просмотрел содержимое ящичка и багажника. «They won’t find anything!»28 – непрестанно крутилось у него в голове. 
 
А, собственно говоря, искать там было нечего. Была у него пачка его фотографий со всякими девицами в щекотавших его воображение позах. И зачем он это фотографировал? Ну, посматривал он на них в моменты одиночества. Но это все ни что иное, как суррогат тех ощущений, которые он испытывал в моменты таких встреч. И, тем не менее, он каждый раз спрашивал у девиц разрешения, можно ли их сфотографировать, разумеется, вместе с ним, на фотокамеру. Одни со смехом соглашались, другие отказывались наотрез. Несколько раз его даже вышвырнули вон. 
 
Но его коллекция была довольно внушительной. Он не любил рассматривать порножурналы. Он даже не любил заходить на порносайты: пару раз попробовал – никакого удовольствия. И только фотографии, на которых были видны он и его партнерши, только такие фотографии доставляли ему истинное наслаждение.
 
И вот теперь, перед отъездом, он порезал у себя в офисе резаком всю эту коллекцию на тоненькие полоски и выбросил в городе, проходя мимо какого-то мусорного бака. Он знал, что, если ему придется прибегнуть к крайней мере, то у него дома и в офисе в университете будет просмотрен каждый листочек его записей, проверен каждый ящик письменного стола и одежного шкафа, перерыто все в кухне. «They won’t find anything!»29 – вновь твердил он себе. А потому что ничего и не было, кроме его болезненного, воспаленного нездоровой страстью воображения.
 
Он всю жизнь искал свой идеал женщины. И когда, перед симпозиумом в Киеве, он впервые увидел Тамару среди штата переводчиков, обслуживающих симпозиум, – сердце у него бешено заколотилось. 
 
Потом ее подвели к нему и представили как его переводчицу – у него внутри все оборвалось. Он тогда с трудом собрался с мыслями и прочитал свой доклад. Он не помнил ничего, ни как отвечал на вопросы коллег, ни чем закончился этот симпозиум. Он помнил только одно – ее! Ее нежную розоватую кожу на лице, почти без косметики, легкий рыжеватый пушок на ее руках (было жарко, и она была в легкой блузе с рукавами три четверти), ее стройные бедра, обтянутые светло-серой юбкой, которая едва прикрывала колени.

Когда она вставала и шла куда-то, он смотрел ей вслед, видел в разрезе юбки нежные изгибы ее ног под коленками и уже мысленно раздевал ее. И от осознания того, что было скрыто под этими легкими, светлыми, возбуждающими его воображение одеждами, ему хотелось бежать за ней следом, повалить ее на пол и тут же, в зале сорвать с нее эти тряпки, крадущие ее у него. После он просто ненавидел ее платяной шкаф. 
 
Он с трудом сдерживал себя, чтобы не рвать ее такое тонкое и красивое белье, эти блузы, колготы, трусики, которые могли постоянно прикасаться к ее телу. Один раз, когда он был дома один, а она была в деловой поездке, не находя себе места в пустой квартире, он все-таки изорвал на куски что-то из ее белья. Потом, испугавшись ее, вынес из дому в пакете и бросил в мусорный бак. 
 
Позже она долго искала эту вещь, пытаясь вспомнить, где могла бы ее забыть, в каком отеле или где-то на отдыхе. Но он делал вид, что не понимает, о чем идет речь.
 
Их отношения почти сразу приняли болезненный характер: только в самом начале их жизни в Америке он сдерживал себя, боясь, что она тут же уйдет от него. А ему этого очень не хотелось. Но очень скоро он сорвался и несколько раз, когда она задерживалась в городе, заглядывая то в один, то в другой магазин или просто бродила по Центральному парку, он наотмашь бил ее по лицу, не расспрашивая о причине ее позднего возвращения. 
 
Один раз он даже сбил ее с ног, настолько сильным оказался его удар. Тамара затаилась. 
 
Они часто выезжали куда-то вместе, оставляя ребенка на беби-ситтеров,30 пока девочка была маленькой. Потом, когда дочка ушла жить в кампус, им стало проще уезжать куда-то на уикенд. И какое-то время Тамара вдруг почувствовала себя счастливой, потому что ей представилась возможность жить свободно, ничего не делая. Но потом она почувствовала потребность в общении и в работе. Приняв решение пойти на работу, она очень быстро интегрировалась в нью-йоркское сообщество, ту его часть, где она смогла бы найти себе работу по профессии. И практически сразу, благодаря своему великолепному знанию языка, она нашла отличную работу переводчика при нью-йоркском представительстве какой-то русской кампании. Она работала очень много, но не страшилась этой работы. «It’s Okay. I am used to it»,31 – часто повторяла ему она, когда он выражал свое неудовольствие по поводу ее чрезмерной загруженности работой.
 
Он был неистов в сексе, но вначале это ее не пугало. Изменения наступили с уходом ее дочери из дому. Где-то из подсознания выползла та мысль, которая его преследовала все время, когда он возвращался домой, и они оказывались одни: «Now, now we are alone, and finally I will get what I dreamt about all this time! » 32
 
И когда он первый раз повалил ее на пол в гостиной и от нетерпения начал срывать с нее одежду, в первые минуты она даже смеялась и приговаривала: «Why, I can do this myself.»33 «Don’t touch!»34 – вскрикивал он. И, сорвав с нее блузку, порвал ее в клочья, потом очередь дошла до белья. Ей это не понравилось, и она попыталась вырваться. Но он повалил ее грубо на пол, и впервые у него вырвалось: «Shut up, you fucking bitch!»35 
 
Дальше он не помнил, что произошло. Он очнулся от ее скулящего плача. Она лежала на ковре, вся истерзанная, свернувшись клубочком как котенок, и тихо попискивала в кулак, который она держала у рта, закусив. Он подошел к ней, нежно погладив по плечу и прося прощения. Она ничего даже не ответила. Похоже, у нее не было сил на какие-либо эмоции или сопротивление.
 
Он поднял ее на руки и отнес в спальню, укрыл покрывалом и вышел, еще раз попросив прощения. Пошел в гараж, вывел машину и выехал за город на шоссе. Он гнал машину, пока не врезался в какое-то, непонятно откуда взявшееся дерево. Чудом, машина не развалилась. Он выскочил, так как решил, что сейчас она взорвется: из-под капота валил дым. Но в тот раз все обошлось. А она, узнав о произошедшем, испугалась, что с ним могло что-то случиться из-за нее: подумаешь, не давала ему самому снять с себя белье! Говорят, это здорово возбуждает. Вот он и перевозбудился.
 
И они продолжали жить, как ни в чем, ни бывало, занимаясь сексом, где придется и когда придется. Она уже не сопротивлялась, когда он начинал в порыве эмоций срывать с нее белье. Она просто старалась на уикенды, когда они куда-то уезжали на отдых, носить что-то попроще, что будет не жалко, если он опять порвет. Она даже иногда ему подыгрывала. Но как-то заигралась: он вновь повалил ее на пол и в состоянии полного эмоционального опьянения начал срывать с нее одежду и бить по лицу, по телу, приговаривая свое неизменное: «You, fucking bitch!»36 И все повторялось с неизменной последовательностью: насилие, раскаяние, автокатастрофа. 
 
Она не знала, что делать. Ее уже не радовал этот неистовый секс, эти приливы нежности и раскаяния. Когда он разбил в течение полугода третью машину, страховые агенты отказались выплачивать страховку и потребовали его освидетельствования у психиатра. Им показалось подозрительным то, что все три аварии происходили при схожих обстоятельствах: уикенд, жена отсутствовала в машине, ссылаясь на плохое самочувствие, сильное перевозбуждение клиента.
 
Он тогда отказался от психиатрической экспертизы и больше не требовал денег от страховой кампании. «Okay, I will win the Nobel Prize, then it will be possible to crash cars every day»37 – как-то сказал он. «And me»38 , – тихо добавила она. «And you. Why not?»39 – вдруг рассмеялся он с каким-то недобрым выражением лица. И тут же бросился к ней, вновь сбив ее с ног, но, на сей раз, поднял ее на колени, вывернув ей руки за спину одной рукой, а второй торопливо расстегивал ширинку. 
 
Он накрутил ее волосы на руку и мотал ее голову из стороны в сторону, крича: «Suck, suck, you bitch!»40 Она отворачивалась, как могла, и вдруг почувствовала теплую вязкую струю у себя на груди, и ее вырвало. Он бил ее по лицу и хохотал. Потом он опять просил прощения, рассказывая о своем жутком детстве без матери и отца, с пьющим дедом, который бил бабушку. Но это был последний день, когда она находилась с ним под одной крышей. 
 
Тамара сняла квартиру в совершенно другом конце Манхеттена, подальше от него. Но она продолжала работать там же. Он несколько раз подъезжал к офису кампании, в которой она работала, просил прощения и приглашал сесть к нему в машину, чтобы поговорить. Но она отказалась наотрез: «We have nothing to talk about, but a divorce»41 – однажды твердо сказала она ему. «No divorce»,42 – был его ответ. И от злости, чуть не сорвав тормоза, он рванул с места. 
 
Она подала на развод, аргументируя тем, что они не сошлись характерами. Ей не хотелось выносить на люди всю эту гадость и свою боль. Но развод он не давал ей, аргументируя тем, что у нее это от мнительности и переутомленности, что он ее любит и готов создать все условия для снятия стрессовых состояний.

И пообещал больше так рисково не ездить на машине: «She was too excited and took too close to her heart those accidents I had»,43 – объяснял он на суде. Судья посоветовал ему быть поосторожней и не приводить ее в такие состояния своей необузданной ездой. «Maybe he is a hard drinker?»44 – спросил у нее судья. «No, never»,45 – был ее ответ. Но она продолжала настаивать на разводе, а он сказал, что даст только при условии, что она выплатит ему сто тысяч долларов как компенсацию за его поруганную любовь и все то, что он сделал для нее и ее ребенка, учитывая то, что вырвал их «from the communist nightmare»46 – кормил, содержал и дал образование дочери. И, как ни странно, суд был на его стороне, видимо, посчитав ее неблагодарной за все то, что она получила «in the American paradise»47. 
 
Она никогда не ругала Америку. Ей, если не все безоговорочно, то многое там нравилось. И поэтому она посчитала вердикт суда несправедливым, а ему было ясно, что она никогда не сможет заработать эту сумму, чтобы выплатить ему компенсацию «for his love, hard work, tortures and sufferings» 48. 
 
Она еще несколько раз меняла место жительства и работы. Он продолжал преследовать ее. Но потом, когда дочь уехала из Нью-Йорка и совсем отошла от семьи, а ее мать заболела, Тамаре пришлось уехать обратно, в Киев.
 
следует)
------------------------------
 
28 They won’t find anything! – Ничего, они не найдут ни чего!
29 They won’t find anything! – Они не найдут ничего!
30 Беби-ситтеров – от англ. babysitter – воспитатель. 
31 It’s Okay. I am used to it – Не страшно, я к этому привыкла.
32 Now, now we are alone, and finally I will get what I dreamt about all this time! – Теперь мы одни и я наконец-то получу то, о чем мечтал все это время!
33 Why, I can do this myself – Ну, что же ты, я могу это сама.
34 Don’t touch! – Не смей!
35 Shut up, you fucking bitch! – Чертова сука, заткнись!
36 You fucking bitch! – Чертова сука!
37 Okay, I will win the Nobel Prize, then I can  crash cars every day.  – Все ОК, я получу Нобелевскую и тогда смогу бить машины каждый день.
38 And me. – И меня.
39 And you. Why not? – И тебя. А почему бы и нет?
40 Suck, suck, you bitch! – Соси, соси, ты, сука!
41 We have nothing to talk about, but a divorce. – Мне с тобой не о чем говорить, как только о разводе.
42 No divorce. – Никакого развода.
43 She was too excited and took too close to her heart those accidents I had.  – Она была слишком возбуждена и приняла слишком близко к сердцу те мои аварии.
44 Maybe he is a hard drinker? – Может быть он здорово пьет?
45 No, never. – Нет, вообще не пьет.
46 from the communist nightmare – из коммунистического кошмара.
47 in the American paradise – в американском раю.
48 for his tortures and sufferings – за его муки и страдания.