Спустившись по пожарной в люк,
Шпаг наглотавшись поневоле
( Кочевники ушли на юг,
Песок - в часы, а ветер - в поле ),
В гостинице он принял душ
И приготовил тайный ужин
( Когда оркестр играет туш,
Нам человек уже не нужен ).
А ужин состоял из лет,
Что он провёл в гримёрной цирка,
Где поутру стучит скелет
Зубами, а под вечер - стирка.
Из коридоров, тупика,
Венчающегося ареной,
Партера, ложи и райка,
И женщины, что звать Иреной.
Прекрасной, но не молодой,
Участнице того же действа.
Ему казавшейся звездой
На фоне общего злодейства.
Из бесконечных городов,
И детворы, бегущей к кассам,
Раскрытых в изумленье ртов
И славы, что в родстве с бекасом.
( И орнитолог-ветеран
Не знает, где она гнездится,
А между тем - держи карман ! -
Кладёт же яйца эта птица ! )
И в целом ужин был неплох,
Пусть кто-то им и сыт по горло.
Чтоб подковать хоть пару блох,
Нужны не молотки и свёрла,
Не луч прожектора, не дробь,
Что соразмерно эпизоду
Бьёт барабан, а речка Обь,
За одой шепчущая оду.
Особенно, когда на ней
Качаешься мальчишкой в лодке
Один средь вспыхнувших огней.
Иль, взяв Берлин, стоишь в пилотке.
И потому её, весну,
Коней, свернувших к водопою,
Он нёс с собой, идя ко сну,
И дальше - к вечному покою.
***