старый диван рассохшийся видавший виды ещё
пророчит светлое будущее но уши отвисли и одряхлели
фикус-баловник замкнул на устах камень лета
ещё цыкают но сознают своё бессилие старые
поношенные шлёпанцы и порой венику проговаривают
что-то и глухо кашляют наевшись чердачной пыли
у тихого ангела на том берегу
ищет переправы девчурка-весенница
монашья ряса полощет по коленям
две толстые прачки с остервенением стирают бельё
под глазом фингал размером с булыжник
и тот ладонью кроется и боли не больше
чем ржи на камне могильном
лампочка полна пороху и зноя и крика лица знакомого
мигуны фиолетовы как глобус
стебли иной раз согнутся и выпрямиться
больно и трудно
конец всегда ближе чем свет звезды одинокой