Сад нежился, снимал несвежий снег,
вибрировал в шмелином низком гуде,
когда в него, как птицы, по весне
из города слетаться стали люди:
фруктовые кварталы обходя
и ягодные тесные аллеи,
рядили об отсутствии дождя,
о том, что были марты потеплее,
секли несостоявшийся привой
легко и сухо – мёртвые не плачут…
Но маленькая ветвь была живой –
случайно угодила под раздачу.
Мечтая о бараньем шашлыке
на огневище самопальной тризны,
никто и знать не знал, в какой тоске
казнённая весна из раны брызнет.
Что дерево? Оно переживёт,
переболит, потерю перетерпит:
укроет пеленой смолистый мёд
сечение ранения и смерти,
и, призраки отрубленной руки,
погибшей ветви тонкие фантомы,
синхронным залпом выстрелят «волчки»
в стеклянный синий глаз над летним домом.
… И только ветка знала, сколько в ней
детей – и отличала дочь от сына,
насколько стала за зиму прочней
её кора и твёрже – древесина,
и что в любви незаменимых нет
для выживших, кому остались корни,
а имена погибших на весне
услышат птицы – и получат зёрна.