Мне рассказывал старший брат, что охотники, промышляя в пойме реки Инта,
иногда находили в зобах стреляной птицы, наряду с обычной речной галькой,
золотые самородки.
Комариное детство,
во дворе облака,
белой ночи наследство -
в перекатах река.;
рай малявок пугливых
и мальчишьей любви,
спины черных налимов,
омут страха в крови.
Старики говорили
вскользь про эти места:
тундры желтые жилы
отворяет Инта;
след охотничьих лодок,
птица, битая влет,
рассечешь - самородок,
тронешь - руку прожжет.
Чемодан из фанеры,
черный дым из трубы,
скрежетали маневры
эшелонов судьбы.
Здесь детишек рожали
отсидевшим отцам,
чтоб они прижимали
нас к пробитым сердцам.
Город рос снежным комом,
мы в нем спать не могли,
нас полярные совы
от беды берегли,
мы катились на санках
по мерцанию звезд,
и в зрачки под ушанки
мирозданье лилось.
О, святая наука
с курса сбившихся птиц,
как от ветра и муки
не утаивать лиц,
как с уставшей надеждой
не терять высоты
и в тумане кромешном
слышать голос Инты!
О, дворовых сугробов
молчаливая рать!
Вы уехавшим снобам
где-то снитесь опять.
В вас ныряю украдкой,
как в чужую судьбу,
чуть живой куропаткой
с тусклым слитком в зобу.