Снова рябины алеют кисти,
горькие, как тополиные почки.
Все чаще задумываюсь над Истиной
и о моей нерожденной дочке –
смешной,
белобрысой,
курносой пигалице,
в белом платьице с красным горошком.
Все чаще утрами под пение птиц
звездную пью
окрошку…
Жизнь паровозиком черным катится.
Дымом ее пытаюсь согреться.
И, словно котенок бездомный, ластится
к людям
уставшее сердце.