разбитые зеркала

Нервные вены ведут в плен времени, прорастает семя семи слез, до грозы грызутся грозные тучи, серьезный случай нечаянно стал отчаянным, за чаем печально пчелы с выстриженными челками скучают. В коматозном кумаре твои кумиры умирают с мылом в руках,  без трусов, в носках, в тиски зажали трусливые жала свои, кинжалами дорожат, но дрожат при виде ужа, в лужах отражаются лживые рожи, жрущее мороженое, отмороженные уродцы, извлекшие энергию «ци», заправились в кусты, понацепляли кресты и ждут на перекрестках отправления на тысячу верст и тысячу фунтов, не хватают звезд с неба, но ставят на стол манну вместо хлеба, кашляют марихуаной, стоящей на столе в стакане желаний, плюются желчью животной из животов с блевотной язвой, болотные черви чертят рога на чертях. В четвертом поколении, временном безверии за дверью дышит осень, в  сосновом лесу загробном. Я не могу больше терпеть эту боль в висках, пахнущих виски, прозрение уже близко, но безумие еще ближе. Кого я ненавижу? Безликий низменный мир, жрущий ириски со вкусом сосиски из кошачьей миски? Или себя за то, что копнула чуть глубже земной коры головного мозга, страдающего склерозом и кипящего на морозе, в гостях при свечах сожжем глаза до плеч во время последней встречи и станем вечны. Укроемся под веками предтеч и утечем водой влажной в скважины бумажные,  с масками на оскалах лиц, раскаленных до красна от весенней ясности ума, навстречу краскам ярким, за стеклами яды капают на пол и утекают в грунт с гранатовыми зернами, в чернозем озимый, прорезиненный античностью типичности, не оценив свою вторичность коробка спичечного с мертвой птичкой внутри. Подели на три все свои секреты и смотри, как они в каретах едут на тот свет, еле заметно заметают следы крови на танцполе с больной головою.