Я был на встрече с режиссером,
заснявшим шорох шаровой.
Над сталинской тайгой плывущий,
по комнате легко скользящий,
пожаром ставший мирный шар
был молнией съедобной формы.
Какое яблоко сегодня мы, сладко чмокая, жуем?
В какой машине нас увозят?
Какие руки пожимаем?
Не нас ли эти руки душат?
Удавят, как давили прежде, –
попробуйте их не пожмите.
Снимите их в крови, маэстро!
И всё, как в фильме, повторится,
который Вы о прошлом сняли,
но это будет утвержденьем
всегда трагической нелжи.
Вы не покойник? – Слава Богу!
Довольно нам Христа навеки,
он всех искупит своей жертвой.
Но поскромнее, поскромнее –
людские мнения различны.
Нам имена дадут позднее,
когда не будет уже дела
толпе до наших башмаков,
когда душа покинет тело,
любившее пельмени кушать...
Живой, здоровый – слава Богу! –
но не ушедший от оков,
от сытой милости и куша.
В оковах пишущий неложно?..
Иосиф Флавий? – Все возможно!
Снимите фильм о Мандельштаме,
сегодня нам сказавшем правду –
сегодня мы страны не чуем,
в которой просто убивают,
и пальцы толстые, как черви,
увы, по-прежнему жирны...
К ним отношенья не имея,
гораздо легче быть не лгущим…
Никите я писал записку,
когда он улетел в Москву...