...А Ева стояла в дверях с плащаницей в руке.
Она изучала узоры кроссовочных граней,
Рисунок вознесся гербом над ее мирозданьем
А взгляд растворил бы и камни в горячем песке.
Секунду назад Он был здесь, но запиленный лифт
Прощальным «пока» замыкает отверстие склепа
В глазах танцевали фламинго закатного неба,
и след поцелуя горел, как коралловый риф.
Но время стирает следы, увядает букет,
Страницами памяти режет замерзшие вены,
И Ева гадала на рунах, ждала перемены,
Считая зарубки и трещинки прожитых лет.
Она обнимала мужчин и рожала детей,
По капле, до дна выпивая любовный напиток,
В родном зазеркалье жила виноградной улиткой
И в косы вплетала воздушных, как радуга, змей.
Она не стояла на паперти, - боженька скуп...
У вечной любви не просила в кредит подаянья
Но ей не хватало Того, Кто Ушел – как дыханья
В зажатом пространстве губами разомкнутых губ.
И ей не хватало дыхания свежей листвы,
Хотелось делиться грехами, стихами и вишней
А годы стекали дождями с залатанной крыши
И сыпались пеплом под веки сгоревшей луны.
Но чудо однажды случилось – замкнулся сюжет,
И вытащил фокусник ворох магнолий из шляпы,
Слетели планеты с орбит и повисли у трапа
Где нежное «да» рифмовалось с логическим «нет».
И Ева взглянула на выцветший старенький герб,
Где с «точностью до» совпадает узор с плащаницей,
Блестели дождинки на загнутых темных ресницах
И серпик луны уплывал за астральный ущерб,
Синица глядела на них сквозь иллюзии дня
Кружились созвездья, смягчались изгибы и грани,
Лишь падала ниц запотевшая пряжка ремня
Согретая нервным, неровным и жарким дыханьем...