Пять высоких ступеней из толстых, широких досок, окрашенных в цвет леденцов с вишневым сиропом – и Нюша выбегала из избы во внутреннюю ограду деревенского дома. Здесь было всё понятно, просто и знакомо.
Поленница дров до самого потолка, – девочка подняла голову, крепче сжав куклу в руках, – неотесанные доски с торчащей соломой, кусочки коры, длинные веточки с сухими листиками... Впереди стоял большой ларь с комбикормом (в него она не раз забиралась с ногами, прячась от бабушки). Собачья будка пустовала, нюшин дедушка отпустил Чебурашку погулять. «Смешная собачка у нас», – улыбалась Нюша. Невысокая, лохматая-лохматая, с большими ушами – точно, как мягкая игрушка-Чебурашка, которую девочка выбрала в магазине игрушек, стоящую среди красивых кукол и ярких мячей.
Мастерская, палисадник, огород, дедов гараж – ничего сегодня не манило. А хотелось... ммм, вот чего. Нюша развернулась и, высоко поднимая маленькие ноги, быстро поднялась обратно по ступеням. Перешагнула высокий порог, открывая тяжелую дверь, и зашла во мрак сеней. Пара шагов – и снова ступени.
Щелкнул выключатель, и кладовка озарилась приглушенным светом лампочки, висящей под потолком на скрученных, закопченных проводах. Нюша подтянулась и села на высокий сундук, в котором хранились старинные одежды, обняла куклу и закачала ногами в такт песенке, крутящейся в голове с самого утра. Забавная женщина пела на каком-то концерте – восточная красавица с пышной прической, Роза Рымбаева, широко открывала накрашенный рот, пытаясь, видимо, понравиться нюшиному дедушке, бубнившему каждый раз о падении нравов современной молодежи. «Раздолбаева», – шутя называл он певицу и, надев старенькие очки на нос, принимался читать свежую газету.
Так вот, эта кладовая тоже была давно исследована Нюшей. Справа, у стены стоял старинный комод с сокровищами – гранеными рюмками, большими блюдами из темного фарфора, тяжелыми вилками, изогнувшими свои мельхиоровые зубья, и множеством еще очень важных старинных предметов. Слева в ряд, на узенькой полочке, на стене, над огромным ларем с мукой (разной – и ржаной и пшеничной, насыпанной через перегородки) лежали крашеные луковой шелухой пасхальные яйца. Много, штук двадцать. И последнее Нюша сама положила этой весной. Оно было самым красивым, ярким, в то время как остальные были уже растресканными и поблекшими. А внутри старых яиц, если потрясти – что-то стучало, словно камешек. Девочка подняла голову и смотрела наверх, на дверку чердака. Именно туда она и решила сегодня попасть.
Вы думаете, это так легко? Чердак – самое пугающее место в мире. Поэтому и тянуло туда больше всего. Сжав губки и спрыгнув с сундука на мягкие половики, Нюша положила куклу и полезла по крутой лестнице, подтягиваясь за верхние перекладины руками. Отодвинула железную щеколду и приоткрыла наверх легкую дверцу-люк.
«Как темно... тихо, – прислушалась девочка, сдувая пыль, насыпавшуюся сверху на нос, – лишь из маленького оконца тянется дорожка света». Спустя минуту Нюша залезла на чердак, отряхнула подол ситцевого платьица и прикрыла за собой дверцу. Пол здесь был услан странной, мелкой смесью песка, земли и каменного угля, превратившегося почти в пыль. Тихо-тихо Нюша ступала туфельками, и под ногами хрустело, поскрипывало, разносилось слабым эхом. Она замирала от звука шагов – казалось, что вслед еще кто-то идет, оглядывалась и ежилась от прохлады.
Вскоре глаза привыкли в темноте, и из мрака стали проступать очертания находящихся тут предметов. Нюша села на корточки и, словно извиняясь за то, что потревожила покой чердака, сказала тихо «Здравствуйте» и вновь сжала бантиком губки. В закопченное стекло бешено забился мотылек, пытаясь вырваться на волю, испугал девочку. Нюша вздрогнула, выпрямилась и быстро побежала к проему в полу, думая, успеет ли она добраться до двери раньше, чем ее схватят страшные чудовища, прятавшиеся по темным углам. Тяжело дыша, дернула за ручку, спустилась на пару ступеней вниз, захлопнула дверь над головой, замерла: «Нет, не слышно ни топота, ни рыка. Может, они и вовсе добрые, эти чудища», – приоткрыла дверь, вглядывалась в полумрак маленькая трусиха. Забралась обратно и пошла рассматривать чердак.
Здесь было тааак много интересного... Тюки, корзины, коробки, березовые веники, кованые сундуки... вот в этом, например, нюшина мама хранила свои детские секреты. Она, может, и сама забыла о них давно. Распахнув крышку, Нюша доставала и раскладывала на перевернутые коробки разные разности. «Вот альбомы с марками, – положила на колени, перелистывала. Чужие страны, яркие цветы, космонавты, машинки, люди – бережно собранные маленькие квадратики рассказывали о далеком неизвестном мире. А вот толстые тетради, исписанные аккуратным маминым почерком, похоже, еще пером и чернилами. У деда в шкафу Нюша видела изгрызенную деревянную ручку с тоненьким железным наконечником и керамическую белую баночку-непроливашку. Дед разрешил посмотреть, и внучка засунула нос в чернильницу, нюхая темные внутренности банки.
Так вот, тетрадки. В них были песни. Пионерские, странные – что такое «сарынь на кичку» или «эй, баргузин, пошевеливай вал» – было совершенно не понятно, например. А между текстами были наклеены картинки, вырезанные из открыток. И еще они вкусно пахли. Тоже таинственно как-то. Девочка перелистывала и улыбалась, вспоминая рассказы мамы о своем детстве.
... а еще у мамы был велосипед. У единственной в деревне. И блестящие резиновые черные ботики с фетровыми голенищами, и куча красивых платьев – предметы зависти подружек. ... Только на велосипеде маленькая Валюшка каталась совсем нечасто – она успевала доехать до конца улицы, а там, за углом, отдавала его подружкам, отчего ей часто попадало от ее мамы и бабушки.
Следующими вынутыми из недр сундука предметами были фантики от конфет, хранящиеся в жестяной банке из-под монпансье. Нюша брала их аккуратно, пальчиками. Фантики пахли кофейными батончиками, блестяшки почти осыпались, и Нюша убрала пестрые бумажки обратно в банку.
А вот на длинной полке, на стене – самовары. Так приятно трогать их ладошками. Они такие разные. Пузатые и стройные, живут тут, видимо, давным-давно, расставлены по-старшинству, как и пасхальные яйца. Первые – потемневшие, полвека не чищенные, с неровными корпусами, вмятинками на них, грубыми швами у носика. Нюша тихонько стукнула по самому старому самоварному боку, прислушалась в возникшему гулу и закрыла глаза.
«Впускай», – заколотили грубо в ворота, залаяла отчаянно собака. Хозяева выглядывали в заледеневшие окна, засуетились. Запричитала бабка, заламывая руки. По двору уже сновали люди, открывали кладовые, амбар, вытаскивали мешки с зерном, грузили на сани. Выводили коней в морозную ночь, выносили сундуки... Долго, до самого утра, перерывали весь дом, хлев. Нашли в бане, под полком, старый и давно поржавевший ствол ружья. «Чей? Чей, я спрашиваю?», – орал в лицо хозяину дома красноармеец, видимо, старший. Страшно, так страшно зависеть от чьего-то приказа... Тихо стало, так тихо в доме – лишь часы стучали на стене. Две женщины остались одни, сидели в оцепенении за столом, раскачиваясь и вздрагивая изредка от крика кукушки, и самовар на тяжелой скатерти медленно, медленно остывал...
Удивительно по тем неспокойным временам, но прадеда и деда вскоре отпустили, а всю семью не сослали в далекую Сибирь...
Нюша открыла глаза, покрутила тугой вентиль самоварного носика: «А вдруг в самоваре остался чай? Вкусный, со зверобоем и душицей?»
Погладила бока еще нескольких самоваров. Скорее всего, у каждого из них было множество интересных историй. «Вот ты, последний, расскажи свою», – прижалась щекой к нему Нюша, поднявшись на цыпочки.
Самовар блеснул от удовольствия желтыми щечками и заурчал электрической спиралью в животике. И Нюша вспомнила, как просыпалась ночью от многочисленного шепота незнакомых людей, шелеста котомок. Издавна было так – проезжавшие и приезжие из разных мест, дальние родственники, друзья и просто соседи соседей, совершенно незнакомые, в любое время дня и ночи, заходили в этот дом, находили в нем приют на ночлег, доброе отношение и конечно же, угощение. Самовар тоже будили, доставали из шкафа, заливали ключевой водой и он слушал, быстро нагреваясь и сопя, все пришлые истории и правдивые сказки.
«Спасибо, – улыбалась Нюша, оглядывалась по сторонам, раскачивала пальчиками висящие на натянутых бельевых веревках целебные травы, котомочки с сушеной малиной, заглядывала в бочку для перегонки меда, морщилась от резкого застарелого приторного запаха. «Но в дальний, самый темный угол я не пойду, – замирала в страхе девочка, – мало ли чего».
Оглядываясь на окошко, Нюша спускалась в свой привычный, нижний мир.
Она так никогда и не узнает, какие еще тайны охраняли от постороннего взгляда те страшные и молчаливые, но такие одинокие чудовища, жившие на старом чердаке. Трусиха.