Помню белые зимы, зелёные вёсны,
помню космос – бескрайний, внимательный, звёздный.
Помню жаркий асфальт и расплавленный воздух...
Это Омск девяностых.
Это над Иртышом предрассветное зарево,
это школа – и мир, открываемый заново,
и степной ветерок, раздувающий угли
новых дней, новых тем, новых песен и рубрик.
Это тихий кораблик, волнами качаемый…
Это мир Волочаевских.
Всё слышнее была века нового поступь,
всё тревожней на Любинском били часы…
Над ночным Иртышом первозданно и просто,
глухо пели о чём-то бессонные псы.
Прибавлялось знакомых имён на погостах…
Это Омск девяностых.
Это дни, это ночи, что втиснуты в память,
поспеши их понять и сумей не изранить:
в них – основа, начало, священный исток,
озаряющий полночи криками строк.
Проплывают ветра с колокольными звонами
над ночами – речными, свечными, бессонными,
в тополином пуху и в победных салютах,
в лютых вьюгах – и ливнях не менее лютых,
над ночами в ярчайших бесчисленных звёздах...
Это Омск девяностых.
...Одинокая свечка плясала на лоджии,
и ночной мотылёк ударялся в стекло.
Всё мне кажется: были намного моложе мы,
а всего ничего – десять лет утекло...
Небо чёрное – в ветках, как в нитках венозных…
Это Омск девяностых.