К поэзии Олега Горшкова я долго не решался подступиться... Есть такая старая сказка – о двух сёстрах – науке и магии... Как у большинства хороших сказок, конец печален – старшая, магия, оказалась в приживалках у шустрой, удачливой и мастеровитой младшей сестры... Не хочу проводить параллели, но в настоящих стихах есть и магия и печаль. Разбирать на строчки магию – это уже наука, да и всё равно, не разберёшь, не поймёшь, заблудишься, и только эхо осеннего леса будет дразнить, уводя от тропинки... Попробую понять печаль. Не тоску, которая рвётся из горла, не сплин, не хандру, а что-то светлое и горькое, что есть в каждом стихотворении Олега.
И кто-то почувствовал – это в дверях бог.
Он выдохнул небо – ах, как запахло зимой
И крымским крепленым! Он хочет застать врасплох
Женщину и младенца – себя, себя самого.
Бог долго звенит ключами от всех замков
И тайн мирозданья - от всяческих мелочей,
Еще от почтового ящика – он таков,
Никогда не находит гвоздика для ключей.
У него в кармане заначка – пригоршня звезд,
Папиросы с туманом, какая-то сумма в рэ,
Нездешняя музыка… Бог, видно, слишком прост –
Безделушки в кармане сползают к дыре, к дыре.
Но когда, отдышавшись и сбросив пальто на пол,
Он всё же решит обнаружить себя здесь, то,
Смутившись, вдруг скажет: вот черт, не туда пришел…
И навсегда растает, забыв пальто…
Сказка об одиночестве? О том, что пришел не тогда и не туда? Но откуда тогда светлые нотки ощущения СВОЕГО существования, своей памяти, само – ощущение бытия? А когда ощущаешь себя – творцом ли, творением – у тебя уже есть собеседник...
И потом –
Чувство одиночества схоже, наверное, с чувством женщины:
В уголках темных губ что-то лучится, играет, плещется –
Золотистые рыбки предзнаний… Между ним и тобой родство.
Ты читаешь в нем ожидание, робость, усмешку, некий призыв…
С ним легко. С ним, ты, в шутку, конечно, пока на «вы»...
Это не поза, а мироощущение. На самом деле, нам больше всего не хватает именно возможности – побыть одному, почувствовать себя, поговорить с Богом теми словами, которые принадлежат только тебе...
Кроме того, большинство стихотворений – стихи-обращения, стихи – часть диалога, когда рассказчик делятся тем, что он видит и как видит. Он ДЕЛИТСЯ, а значит, уже не один...
Ты в этот заговор зимы
Как будто посвящен немного.
Ленивый снег и бог – в подмогу,
И непочатый день взаймы.
Хвостами птицы заметут
Плутавший след… Без остановки,
Смущая улиц немоту
Своим присутствием неловким,
Шагами меряй утро, сквер,
Даль тишины, размах печали,
Вскрой семь нетронутых печатей,
Хранивших с истиной конверт.
И прочитав в себе затем
Всю глубь подтекстов неответа,
Безмолвный разговор затей
Со снегом, Богом, веком, ветром,
Который пьет сквозь лед река,
И всё, что полагал ты знаньем
Вдруг станет прахом от касанья
Тончайшей ветки о рукав.
Благословляя шар земной,
Ты вновь родишься в одночасье -
Он в каждом шорохе связной
И в каждом вдохе соучастник.
Он этой утренней порой
Сам, отрешившись от земного,
Тебе нашептывает слово
Стихотворенья, как пароль…
А, быть может, действительно – пароль? И стихотворение как связь с теми, кто понял, кто почувствовал – также, кто увидел – то же…И неправда, что творец всегда один, не может быть один тот, кто дарит свет, ведь всё окружающее берёт от него чуточку, и света и доброты становится больше.
P.S. Почти год назад я написал эту заметку и…отложил. Как-то неполно было то, что я написал, как будто недоговорил, недопонял. А сейчас, в случайном диалоге по поводу одного стихотворения Олега, пришла мысль, пришло понимание. Олег умеет ДЕЛАТЬ свет. Из веточек, листьев, из всего увиденного и придуманного, из своей души. И. Мастер, он умеет делать свет – из ТЕМНОТЫ. И, быть может, сжигая собственную душу, он дарит свет.
Дудочка осени
Случится же такое – без причин,
хоть как-то проницаемых рассудком,
средь осени твоей, когда горчит
она червивым яблоком, и чуток
слух к тишине, живущей во дворах
заброшенных усадеб, в рощах дальних,
в чуланах, в лебеде на пустырях,
к той тишине, что всё исповедальней,
к её дыханью: выдох – всполох – вдох,
всем шепотам её и оговоркам, -
тебя застанет дудочка врасплох,
бог весть, откуда взявшись, и от корки
она до корки нотную тетрадь
былого пролистает за мгновенье,
и петь начнет: безбожно, звонко врать,
и выдавать вранье за откровенье,
и, замерев, почувствуешь – вот-вот,
ещё до ранних сумерек вечерних,
перевернется мир, перечеркнет
всё то, чем прежде жил вотще и вчерне…
Не оставляя в осени улик
(всё так же свет устало будет литься,
и таять на стекле оконном блик),
с тобою вскоре что-то приключится,
чего теперь никак не миновать,
чего не избежать от роду было…
Пой небылицы, дудка, заливай,
насколько легкомысленного пыла
достанет, и вот-вот настанет миг,
чтоб обратиться в ветреную веру…
Вот-вот… а на стекле всё тает блик,
и свет всё льется – зыбкий и неверный…