6 -ого Марта этого года мы, как и вся наша Россия, должны были отмечать в нашем хоре Международный Женский день. Мужская часть хора заранее подготовила песенные шутливые поздравления нашим альтам и сопрано, т.е. женщинам, коих было в несколько раз больше, чем теноров и басов, т.е. нас - мужчин. Кроме того, планировались и мужские сольные выступления, которые мы прорепетировали вместе с нашими хормейстером и концертмейстером, женщинами, очень приятными во всех отношениях. И всё было бы нормально, если бы за день до этого события, я бы не простудился (см. моё стих. "Пропал мой голос..."). Но я простудился, и моё, тщательно мною подготавливаемое "очарование" моих товарищей по хору, стало "накрываться медным тазом". Утром 6-ого (где-то около пяти часов, я понял, что петь "не уходи, побудь со мной" и "живёт моя отрада..." мне сегодня не придётся и надо срочно, что-то придумывать).
Короче, я сел к компьютеру, включил наш сайт, и за десять минут "сварганил" частушки о 8-ом Марта. Получилось очень даже ничего. И хотя, они начинались очень даже тривиально: - "мой мобильник, как будильник...", но довольно коротко, и как мне показалось, весело, рассказывали об одном предпраздничном домашнем и рабочем женском дне. Я запустил частушки в эфир и, позавтракав и одевшись, отправился на восьмимартовский капустник.
В троллейбусе царило праздничное оживление: водительница мило улыбалась, и на её груди ярко выделялась искусственная алая роза; все женщины в салоне троллейбуса сидели, а мужчины стояли и держали в руках скромненькие букетики голландских роз, как я, к своему ужасу, узнал впоследствии, по цене 180 рублей за штуку. От всех дам хорошо пахло дорогим парфюмом, а от мужчин - туалетной водой, и не пахло, пока ещё, недорогим или дорогим алкоголем. Держась за поручень, я наблюдал в окно за пробегающими машинами и вдруг, к своему неописуемому удивлению, услышал кое-что знакомое.
Одна из дам, прекрасно экипированная, бальзаковского возраста женщина, склонившись к другой, громко нашёптывала: - "Ты представляешь, с утра "скачала" в Интернете такие чудные частушки. Начинаются "мой мобильник, как будильник", а дальше всё о нас, ну так похоже, а в конце - слава нашим... мужикам! Такой молодец автор". Я возгордился немеренно и хотел было сказать, что автор вот он тут, но мне надо было уже сходить.
Надо вам сказать, что собирались мы к 11-ти утра, и не потому, что ностальгировали по великому нашему Союзу (тогда, если вы помните - все магазины начинали торговать алкоголем с 11-ти), а потому, что к этому времени, просыпалась большая часть нашего хора – «Академического хора ветеранов войны и труда»; да и то, некоторые умудрялись опаздывать. Но сегодня все были уже в сборе. И когда я вошёл в нашу залу, меня встретило праздничное оживление и мужчин и женщин, звуки фортепьяно и запахи свежей колбасы, апельсинов и ещё чего-то, тоже приятного. Я поздоровался, поздравил всех, и подошёл к нашей хормейстерше. Дотронувшись рукой до своего горла и извинившись за то, что не смогу выступить, я протянул ей бумажку с текстом своих сегодняшних частушек (принтера у меня, к сожалению, пока нет, и я заранее написал текст), и предложил хормейстерше почитать и, по возможности дать исполнить кому-либо из мужчин. Хормейстерша мимоходом взглянула на бумажку с мало разборчивым текстом (я, конечно, старался, но аккуратность - не мой "конёк".). Взглянула и сказала, что программа "капустника" уже свёрстана, что лучше бы мне самому это спеть на хоре, но после праздников. И добавила, что поскольку в концерте прозвучит и песня на мои стихи, то неплохо было бы мне стоять вместе с остальными мужчинами, стоять и хотя бы открывать рот. И я с этим согласился.
Все продолжали весело шуметь, пока хормейстерша не ударила маленькими крепкими пальцами по клавишам, и не сказала, что всё, начинаем. И концерт начался. Всё шло отлично. Мужчины пели и пели очень приподнято, я открывал и закрывал рот, а конферансье - пожилой мужчина, наш коллега и, по совместительству, главный поэт хора, разбавлял наши выступления отличными поэтическими ремарками. Уже мы всё спели, уже и сольные выступления заканчивались, уже водка и вино были разлиты в пластмассовые стаканчики и снята плёнка с заранее подготовленных бутербродов, как вдруг меня осенило. Я, вообще, склонен с юности к некоторой авантюристичности (да и моё поступление в хор, после тридцатилетнего "молчания", свидетельствовало об этом). Короче, воспользовавшись паузой в сольных выступлениях, я наклонился к моей соседке, очень мне приятной и внешне и голосом, и, протянув листок бумажки с частушечьим текстом, попросил посмотреть и, если понравится, спеть прямо теперь, после сольных выступлений. Моя соседка, с улыбкой, "пробежалась" по тексту и ответила: - " Легко...".
И дождавшись конца последнего соло великолепно спевшего Анатолия Петровича, моя соседка вышла, так сказать, "на круг" перед сидящими перед ней более чем 60-ью женщинами и перед стоящими слева 12 или 14-тью мужчинами. Вышла, чем нимало удивила наших хорместершу и концертмейстершу, и совершенно не удивив, всех остальных, решивших, что всё идёт по сценарию. И началось.
Объявив обо мне, как об авторе, моя соседка, держа в одной руке мою бумажку с текстом, подбоченясь, а затем, по мере пения, кружась и притоптывая, лихо начала петь. Внезапно, где-то после третьего куплета (а всего их было то ли восемь, то ли десять), из зала, со стула соскользнула одна из наших ведущих солисток, подбежала к моей соседке, и запела приятным "деревенским" говорком свои частушки. Она успела пропеть две или три, из которых последняя была ближе "к телу" (достаточно эротическая) и попыталась петь дальше, но моя соседка успела начать своё (то есть "моё"). Не успела моя соседка пропеть пятый или шестой куплеты, как пожилой, с седыми усами мужчина вклинился и заплясал, запел свои частушки, из которых некоторые уже были "подцензурными". А дальше продолжалось нечто, или как потом сказала моя соседка - "это было что-то. Это что-то, продолжалось минут сорок - сорок пять: соседка всё таки успела допеть весь мой текст. Под конец, выскочил я и, несмотря на хрипоту, проорал: "Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице, выражает то лицо, чем садятся на крыльцо". Зал ревел от восторга, нет не персонально от меня, а от всеобщей эйфории, от чувства какой то непонятно откуда появившейся свободы. Частушки заканчивались, один из мужчин звал меня выпить, я отнекивался (с утра принимал антибиотики от простуды в горле), а хормейстерша, расслабившись, хохотала "в восторге и некотором смущении, особенно от последних уже интимных частушек: - «Полосатая рубаха, полосатые портки. А в портках такая штука, хоть картошку ей толки».
Концерт закончился приятной выпивкой и обще женской благодарностью. Я, не дожидаясь конца, ушёл: болело горло, и надо было забирать с танцев Машку, внучку.
А вечером, я сел у монитора, нашёл свой сайт, свою авторскую страницу, набрал частушки, ещё раз пропел их, выпил свои заслуженные, как я посчитал, сто грамм, и снова, с улыбкой, вспомнил сегодняшний "капустник". Вспомнил и подумал, что может быть сейчас, многие из моих товарищей по хору, тоже вспоминают.
24 марта 2009г
PS И, вот, я уже две недели не хожу на хор, лечу горло.