И звенит престранный голос,
Будто кто-то, вяло сгорбясь,
Говорит с чужой тревогой
От чужого же порога.
Словно души поседели,
И звенит престранный голос,
Разделенный ломкой щелью,
Будто оглашает подлость.
Ровно гневом окатили
Тихий говор, длинный волос,
И звенит престранный голос,
Равный тишине по силе.
Будто кто-то сам двоится,
Разговор ведет, ускорясь,
И звенит престранный голос
Связью аиста с синицей.
Отпусти. –
Не пущу! –
Не твоя. –
Раньше спорила б.
Отпусти. Отомщу. –
Не отмстишь. –
Ах ты, раб!
Пропусти! –
Десять раз! –
Я сильней! –
Я люблю… –
Я убью! –
Не сейчас. –
Разорву! Утоплю! –
Уже ищут чьи-то руки
Что-то тонкое и с кромкой,
Уже вся зашлась поломкой
Та душа в отраве скуки,
Свет луны ослеп от боли,
Но не смог укрыть предмета,
Высветив его собою,
Высверкнув вдоль кромки светом,
Уже сжалась горсть не полой,
Голос стал престранным соло,
Выпало из ночи время
Чередой недомгновений,
Плачет снег в окне балкона,
Ветер мнет кирпич до глины -
И вдруг нежность - незнакомой
Связью женщины с мужчиной.
Ты – цветок, ты мечта… –
Ты невольник, глупец… –
Не ходи ты туда… –
Отпусти, наконец! -
Ни за что. Убивай. -
Я смогу. Я убью. -
Ну, зарежь! Ну, давай!
И не петь соловью…
И осоке не цвесть.
И садам не расти. -
Ты пока еще есть? -
Ты убила. Прости