Вечер. Пластинка. Луна на паркете.
И песней — не вспугнута сумерек тишь...
О чем ты поешь, Робертино Лоретти?
О чем ты, счастливый мальчишка, грустишь?
Я слушаю пенье твое голубое
(совсем голубое, как небо весны!)
с чистой недетской любовью —
и чувствам словесные формы тесны.
О чем-то далеком — наивном и милом,
как сказка, как первое утро вдвоем,—
ты мне говоришь, с непонятною силой,
на языке непонятном твоем.
Так из блужданий ночных, на рассвете,
к первому тянутся руки лучу...
О чем ты поешь, я не знаю, Лоретти,
и, слыша свое, твоего не хочу.