Листопад ещё не отговорил. Тёплая пора затянулась, и выпавший снег для небольшого провинциального городка стал неожиданностью. В свете привокзального неона, раздвигая своей белизной сумерки, он, казалось, пах сиренью.
– В природе всё, как и положено, – шагая по перрону к поданной на посадку электричке, думала Алёна, – на дворе конец октября.
Но сейчас снег не радовал её. От перемешанной ногами чавкающей массы тянуло пронизывающей сыростью. Она любила другую осень: Осень с тихой нежностью ночных дождей, с запахом опавшей листвы, шуршащей под ногами, с неповторимой задумчивой мудростью рощ и полей, вызывающих тонкую щемящую грусть. На выходные Алёна приезжала к родителям и сейчас возвращалась в областной центр, в котором, оставшись работать после окончания университета, пыталась отыскать своё счастье.
В вагоне было несколько человек. Пройдя в середину, она расположилась на свободном месте у окна. Глядя на перрон, задумалась. За окном, словно рыбки в аквариуме, медленно проплывали крупные снежинки да в некотором отдалении от вокзала в задумчивом оцепенении стыли припорошенными стогами деревья с неопавшей листвой.
Пейзаж навевал желание побыть одной. «Жажда одиночества приходит как усталость», – усмехнувшись про себя, вспомнила она где-то читанное.
Зима своей холодной эгоистичностью привносила в её жизнь какую-то раздвоенность. С одной стороны, время останавливалось, с другой стороны – дни словно летели. В зимние вечера усиливалось чувство ожидания жизненных перемен к чему-то новому, прекрасному.
Оглядываясь и вспоминая прожитое, пугалась оттого, что те дни, сливаясь, забывались так, словно не было этого времени в её жизни или жизнь, не оставляя следов, проходила мимо…
От собственных мыслей её отвлекло собачье поскуливание с требовательным царапаньем тамбурной двери. Через мгновенье дверь раздвинулась и в проход вбежала крупная чёрно-подпалая овчарка в ошейнике с медными бляшками. Следом за собакой в вагон вошёл мужчина. На вид ему было около тридцати. Алёне он показался отрешённо-растерянным. Первым впечатлением о нём была мысль, что мужчина похож на воду в цветочной вазе – чуть мутную воду, которую нужно было сменить. На какое-то мгновение взгляды их встретились, и это отвлекло незнакомца от внутреннего созерцания жизни. Он вынырнул из марева своих мыслей и улыбнулся, засвидетельствовав меру своего земного бытия. Осмотревшись, мужчина направился в её сторону.
«Мне только соседей не хватает, – недовольно подумала она, вынимая из сумочки купленную на вокзале газету. – Сядет, начнет приставать, грузить проблемами, словно у меня своих мало».
Она всегда считала себя человеком практичным и не желала тратить время на пустые разговоры. Незнакомец, видимо по-своему истолковав её взгляд, вполне естественно, без всякой театральности сел напротив, позвал собаку: «Абрек, ко мне!» Пёс вернулся и, усевшись рядом, уткнулся носом хозяину в колени.
– Не надо бояться собак, – заметив настороженный взгляд Алёны, погладил он овчарку по голове, – сейчас люди бывают опасней.
– Не дрожи, Абрек, – потрепал он пса, – сейчас тронемся…
Электричка ушла в ночь точно по расписанию. Очертания каких-то пригородных строений, на мгновенье мертвенно ожив в свете редких ночных фонарей, растворялись, отставая, в сгустившихся сумерках.
В вагоне затопили. Тепло разлилось по телу истомой, и мужчина, погрузившись в свои мысли, казалось, задремал. Собака, высунув язык и часто дыша, сидела рядом, готовая в любую минуту защитить хозяина. Причём весь её вид означал, что она рядом с человеком, которого преданно любит, считая его самым сильным в мире, поэтому, очевидно, и себя относила к существам особенным.
Наклонив голову, Абрек внимательно глядел на Алёну. Почувствовав собачий взгляд, она оторвалась от чтения и украдкой взглянула на пса. Заметив это, он заёрзал и весело взвизгнул.
Хозяин очнулся и, недовольный, что его отвлекли от размышлений, взглянул на собаку.
– Что, псина, хочешь познакомиться?
Алёне показалось, что собака, словно приглашая её к диалогу, улыбнулась.
– Дай лапу, – разрешил хозяин собаке.
Грациозно подняв переднюю правую лапу, пёс замер, выжидающе глядя на Алену.
Отложив газету в сторону и чуть помедлив, она осторожно взяла её и, легко сжав, чуть покачала.
– Абрек, – представил пса мужчина.
– А почему у него такое странное имя? – отпуская лапу, поинтересовалась она.
– Он «лицо кавказской национальности», – потрепав собаку по холке, угрюмо пошутил хозяин.
Как-то заглянув в энциклопедический словарь, Алёна наткнулась на слово «абрек». В разъяснении говорилось, что это кавказский горец, давший обет кровной мести, или разбойник, изгнанный из своего рода.
– Несмотря на то что он разбойник, – проявляя эрудицию, улыбнулась она, – у него хорошие манеры.
– Лучший учитель хороших манер – смерть, – холодно обронил незнакомец и, коротко взглянув на неё, добавил: – Вот только воспользоваться полученными знаниями ученикам не всегда удаётся. Нам повезло.
Взгляд мужчины был недолгим, и всё же она успела разглядеть его глаза: страдающе-пустые, как у тоски. Такие глаза бывают у людей, которые много перенесли и повидали в жизни. Оголённая боль и беззащитность, казалось, навсегда поселились в них.
«До чего же ему сейчас должно быть плохо!» – невольно подумала она.
Ещё мгновение назад у Алёны не было особого желания говорить с незнакомцем, но фраза о смерти, произнесённая им, вызвала недоумение с налётом любопытства. Сидя рядом с хозяином и глядя даже не на него, а в мерцающую далёкими огоньками темноту за окном, пёс, видимо, тоже почувствовал состояние мужчины, поэтому, спрыгнув на пол, зашёл сбоку и положил передние лапы и голову на его колени. Вероятно, это означало, что он утешает хозяина и любую беду готов встретить вместе с ним. Свои чувства пёс пытался выразить и глазами, следившими за незнакомцем, и ушами, настороженно ловившими каждый звук.
Глядя на собаку и парня, Алена испытала противоречивое чувство: с одной стороны, она понимала, что перед ней сильный, неординарный человек, а с другой – хотелось его пожалеть. Только что-то подсказывало ей: жалость обидит его. Незнакомец примет только искреннее внимание.
«Он ко мне потянулся интуитивно», – подумала она, чисто по-женски поняв, что мужчине необходимо было кому-то выговориться. С чужим человеком в дороге разговаривать легче. Он выслушает тебя и, словно взяв твою нелёгкую ношу, уйдёт; а если когда случайно и встретится, то ты ничего не прочтёшь в его глазах.
– Было страшно? – неуверенно спросила Алёна.
– Страшно? – переспросил он, прищурившись, поглядел на неё и, задумавшись, надолго погрузился в прошлое, такое неизведанное и непонятное для Алёны, что ей за него стало боязно. Но мужчина, освобождаясь от тянущего ко дну груза, вернулся в реальность.
– Пожалуй, первое время страшно, а потом – просто опасная, тяжёлая работа, к которой привыкаешь. Становится обыденным, – заспешил он, боясь, что его прервут, – засыпать под грохот пулемёта и звон осыпающихся гильз. Привыкаешь к концентратам, к завшивленной промозглости блокпоста в раскисшем от осенних дождей чужом поле, к уходу из жизни друзей и своей ненужности. От недосыпания и вселенской неустроенности устаёшь, а главное, не знаешь, за что всё это. Ты просто живёшь здесь, где закон судьбы всегда и для всех один: свою пулю не слышишь.
Незнакомец замолчал. Некоторое время они сидели молча, глядя в завораживающую темноту за окном. Пёс шевельнулся, привлекая внимание людей.
– Абрека я подобрал там, – машинально погладив пса по голове, с теплотой в голосе продолжил попутчик, – моё подразделение тогда зачищало от бандитов горный аул. Из окон одного дома нас обстреляли. К смерти я был ближе всех, но та промахнулась – коса просвистела рядом. Бросив в дом гранату, ворвались во двор, а мне приятель кричит: «Олег, справа!» Обернулся – на меня прёт здоровенная овчарка. Раздумывать некогда – с разворота срезал ее очередью из автомата. Когда бой закончился – вернулся, а возле неё два щенка скулят. Жалко стало. Одного я взял, другого – Николай, мой приятель, – мужчина тяжело вздохнул. – Он позже на «растяжке» подорвался… С тех самых пор я с Абреком не расстаюсь. Порой ловлю себя на том, что разговариваю с ним как с равным. Не с каждым человеком так могу… Сейчас еду от бабули, – с затаённой грустью произнёс он. – Пока воевал, здесь родители в автомобильной катастрофе погибли, а пустая квартира навевает дурные мысли. Думал, некоторое время поживу у неё, а старуха ни в какую: «Ты живи, а собаку куда хочешь девай!» А его предать – что друга. Он мне там два раза жизнь спасал.
Мужчина ласково потрепал собаку по холке.
– Посмотри, – показал он Алёне на пса, – ни лицемерия, ни двуличия. Всё написано на морде: и любовь, и верность. Он лучше нас.
– Вам, наверное, нелегко привыкать к настоящей жизни? – помолчав, взглянула на него Алёна.
– Война приучает ничему не верить и никому не жаловаться, – невесело усмехнулся попутчик. – И если даже ты тут – сознание ещё там… Помнится, – первый раз за всю поездку открыто улыбнулся он, – в большом городе стою с двумя приятелями на автобусной остановке. Народ толпится, галдёж вокруг, а мы разговариваем и не видим, как подруливает маршрутный «Икарус». Только слышим резкий, пронзительный звук тормозов – словно «сигналка» сработала. Я присел, а приятели упали и головы руками прикрыли.
Заметив недоумённый взгляд Алёны, он пояснил:
– Рефлекс самосохранения проявился. Когда сигнальная мина срабатывает, то этот участок начинают незамедлительно перепахивать из всего, что стреляет...
Помолчав какое-то время, мужчина произнёс:
– Мир заполняет тебя, а ты не знаешь, где притулиться и как начать жить, – в его словах прозвучали боль души и горечь одиночества. – Приезжаю: «Здорово, ребята! Я вернулся», – да только и друзья не сразу узнают, а при официальном знакомстве не понимаешь ни выражения глаз, ни голоса. Тебя изучают, взвешивают, оценивают и будто чего-то недоговаривают. Начинаешь думать, что ты уже нездешний, потому что плохо знаешь, что тут происходит, по каким правилам раздают и играют… Там были другие отношения между людьми. Здесь твои родные и друзья, жизнь кипит со своими встречами, заботами, планами – она как бы и моя тоже, но в то же время многое чуждо, тяжело и непонятно. Я был здешним, но уже не здешний, словно дышу другим воздухом. Там мы были сильными, – грустно усмехнулся незнакомец, – сам чёрт нам был не брат! А в этой жизни растерялись, некоторые мои боевые приятели «присели на стакан», а я вот мучаюсь, пытаясь «войти в эту воду дважды».
…Мужчина говорил долго, с той неторопливой задумчивостью, которая позволяет человеку, заглянув в себя, увидеть всё, что лежит на сердце, тревожа душу былым и настоящим. В какой-то момент он проницательно взглянул на Алёну и неожиданно спросил:
– А почему вы одна? Ведь одной по жизни идти трудно.
– А почему вы думаете, что я одна? – смутилась Алёна.
От неожиданно наступившей тишины чутко дремавший пёс открыл глаза и, не поднимая головы, внимательно и, казалось, удивлённо поглядел на хозяина. Он, видимо, давно не слышал, чтобы тот так долго с кем-то разговаривал. Взгляд мужчины прояснился, в нём растаяла пелена неуверенности и боли.
– Ну что, отогрелся? – положил он свою руку на голову пса и улыбнулся.
…За окном, освещая белый покров земли, всплыли огни большого города. Набежал вокзал, и электричка, замедлив ход, остановилась.
Пассажиры зашевелились, двинулись к выходу.
– Вот и приехали, – выдохнула Алёна и вдруг заговорила быстро, словно боясь, что он уйдёт, не выслушав её: – Олег, спасибо вам за откровенность. Я слушала вас, а думала о себе. Я, кажется, поняла, чего не хватает всем нам, – у нас нет желания и умения выслушать другого… – и, вставая, чтобы направиться к выходу, с теплотой в голосе обронила: – Знаешь, Олег, мне кажется, нельзя одновременно любить жизнь и думать о ней плохо. Всё ещё будет хорошо! Удачи...
Выйдя из вагона, Алёна улыбнулась первому снегу, спешащим пассажирам, пристраиваясь к которым пошла к автобусной остановке. Уже поджидая там свой автобус, она проводила долгим взглядом мужчину с семенящей рядом большой собакой. Они неторопливо удалялись, пересекая привокзальную площадь, словно плыли в сиреневом мареве ночного неона…
**********************************
Фото автора