1.
Давай заведём овцу.
А почему бы нам её не завести? Отличнейшая овца.
Красавица! Овца-идеал!
- Ну так что? Заводим?
- Вперёд. Заводи.
2.
Овца завелась.
Дело было днём после обеда. Тело плыло вечером сквозь чешуйчатый ручеёк. И мало-помалу добралось до исполинского, восторженного водопада, который вскоре низвергнет все эти телеса прямёхонько на луну.
Там я смогу прыгать так и сяк, размахивая там и сям флагом. Со мною захочет говорить Мать Сыра Земля. Сухая земля. Сухая, вся в шрамах каких-то, в порезах, в косых узорах-изразцах, из которых порой нет-нет да и вылезет живёхонький стебелёк. Как свободный ручеёк сказания, сознания, предсказания.
Секунда истязания
Минутка растерзания
Себя багровой спицей
Повозка идет в горы
Везёт людям пшеницу
Да только враньё всё это. Вместо пшеницы мешки набиты событиями, случаями историями, оказиями, слухами, анекдотами, рассказами, стишками, шутками, бедами, ситуациями, положениями, мнениями по поводу и без.
Просто всем хочется кушать.
3.
Можно ли выдумать что-либо более весёлое, чем разглядывание кой-кого в зеркале? Вон глаз, вон нос, вон усы, вон угри, а вот и зубы.
Он (кой-кто) тоже умеет нюхать, способен ходить. Он в состоянии шевелить указательным пальцем.
Он – твоя сущность, да?
Так? Что скажешь? Су-у-у-у… Су-у-у-у… Щность! Во!
Впрочем, лизоблюдство присуще всем мало-мальски одарённым личностям.
4.
Коридор несогретых
Невымерших после
Люди тянут ладони
Под губы людей
Почему-то светает
И ветер сметает
Остальное пустое
Сухое гнездо
Наши лица играют
Бросаются смехом
Без еды и успеха
Одной лишь тебе
Ты уверуй сегодня
Уверуй под вечер
Ты очнёшься холодной
Как после дождей.
5.
А что это вы мнётесь, топорщитесь?
Что это вы всё перебираете и перебираете?! А?
Ашлогорпенекнолоза!
Ну как, здорово?
Ух как здорово! Правда?
Могу есчо:
Йукошэтриског!
Во как!
- А по мне - так ничего особенного
- Ну не знаю… Кому как
- Ну да ладно. Оставим. А то мы чтой-то от темы отошли.
Далеко-о-о. Высоко-о-о…
Вспоминаете?
И темы-то этой совсем уже нет. Темень одна.
Одно радует – звёзды и луна
Луна кидается наружу
Звезда пускается в исподнем
И люди скажут: “Мы-то вспомним.
Уж мы поставим обелиск”.
Скалу извечного прощанья
И обязательных поминок
Пинок в обугленный затылок
Безбрежности кровопусканья
Нам мало, нам нужно ещё и посмеяться, и состариться, и унаследовать. А как же без этого?
Беспечный рывок фантазии
Сердечный отрывок предания
Конечный итог протовымысла, псевдонебылицы
Просто одна книжка называлась “Раскрась-ка сам”, другая – “Всё своими руками”. А была ещё одна – третья.
6.
Правильно падает свет
Правильно падает свет
Я, потому что ответ
Семь заколдованных лет
Разница, крики и сон
Троица, пламенный пляс
Просится выше на тон
Давится мокрый картон
Вдруг неожиданный стук
Вдруг сердобольный гобой
Просто ещё позови
Просто чуть-чуть помоги
Ягода, пепел и тлен
Ягода, пепел и мрак
Грохот наскальных собак
Правильный пламенный плен.
7.
Плен и тлен спутались воедино
Тлен и бренность всего сущего
А существо вещей, веществ
Продолжало праздно болтаться
Между землёй и тучей
Промеж штанин
На верёфточке на двух прищепках
И только необходимость менять кое-что
Бежать, теряя всякое ценное, бренное и сущее
Заставляла меня сдерживаться
Не отвечая на эти взгляды, выкрики и жесты
Предлагаемое мною слово рассыпалось
Разбилось на сотню на II
Кто-то один выходит иногда вечерком
Пособирать эти капли
Так мы именуем память
Коронуем бессмертие
Собирательство, коллекция
Но сюжет резко обрывается
Начинает падать снег, и остаётся одно
Бежать и терять
Бежать и терять
Я знаю, как отнесутся к этому
Понимаю, что скажут
И бегу от этого понимания
Бегу к этому знанию
Темно, жутко темно
Путаюсь в скользких верёвках и грязном белье.
8.
В реставрационной конторе с утра до самого до вечера ругань и хохот.
Это всё оттого, что второго дня лампочка у них лопнула, свет, значится, исчез. А новую-то лампочку никто вкрутить не догадался. А на улице темно. С утра темно, вечером темно. А днём… Это никого не интересует. Днём они все сидят в конторе, ругаются и хохочут. И дела им нет до естественного освещения.
На стенке-то у них висит фотография. Все думают, что это картинка, даже художника стараются припомнить. А как подойдут поближе, присмотрятся, прищурятся, так сразу ясно, - фотография. На фотографии дом. Что за дом, никто не знает. Хотя дом-то большой, даже весьма большой, высокий, этажей двадцать будет. Может, и целых двадцать пять. Вот такая у них контора. Реставрационная.
9.
Изменение в пути
Изменение в движении нити
Вот она изогнута
В точке отправления
Отравления
Открывается счастье выстрела
Шумит озлобленность снега
Пора уходить в бега
Говорят, пора
А ещё вчера было пасмурно
Бежали дожди по вискам
Бежали дожди по бровям
Путали волосы ветви яблонь
Нужно узнать
Очень узнать
Кто есть кто
И шум воды этой…
Он беспечен и вечен в полёте
Бросаться вспять опять
Да что вы, это дело прошлое
И так известно
И так понятно
Понято
И можете идти
Вы можете идти
До завтра
10.
Но вот пришло чудо, и мне открылась вся поляна. Та самая, которую едва видел я сквозь корни мохнатых деревьев. Та, за которой почти что подглядывал сквозь пыльные паутины кустарников.
Там был свет. Свет безотрывочный. Свет потрясающий.
У меня шли снега, оседали туманы. На рассвете я спал, на закате умирал. Хотя и не умер совсем. Слишком уж мечталось дожить до той поляны. Приходилось часто скрываться, притворяться. Приходить в себя. Делать вид. А её не следовало рисовать, не стоило даже придумывать, воображать, рождать. Она была рядом. Это было бы пошло по отношению к её судьбе. Синица, радость.
А сейчас я иду к ней. Я, тот, каким ещё остался, к ней, той, какая она есть наяву.
Пропадали бурьяны, исчезали дебри. Поднимались листья и опускались травы. Навстречу плыла она.
11.
Покровитель земной и небесный
Радуюсь Тебе, Отче мой
Вижу, Преблагий, дар Твой
Во истину слышу глас Твой
Пою Тебе, чуда Твоего ради
Отче, уготовь меня ради света Твоего
Научи служить ради славы Твоей
Прости скупость молитв моих
Небрежение волей Твоей
Ибо грешен в миру я
Посети неверного веры ради
Даруй пламень царствия Твоего
Крест завета Твоего
И воссоедини во мне все начала мои
Ибо начало одно еси
12. Большой Свет
Что это – затеряться в безрассудстве рассветов? Оказаться кинутым в гарь звёздную? Наследственность порой даёт о себе знать.
Всё это больше похоже на символ. Нет, на знак. Душа и то, что называют содержанием по-прежнему закрыты. Закрыты от глаз, поцелуев и дрожащих на холоде пальцев.
Твердь всё также постепенно превращается в хляби. Нет бы в хлеба. Я зарылся лбом в мясистую почву. Но там нет никого, кроме омерзительной влаги. Хотя и теплее, чем на воле вольной.
Дайте Большой Свет! Дайте Большой Свет, и мы, все мы, раздирая когтями слепоту, полезем, поползём вверх по склону, глотая лаву, щебень, сорняки. Да не расколется холм. Да не погубит нас полымя невиданное. Чудесное.
Вы верите в чудеса? Кто верит в чудо? В наше с вами чудо? Повсеместное, внезапное, обыденное. Когда-то его видели и понимали младенцы, падающие с ветвей своих матерей. Его наблюдали вдовы, рвущие ткани зеркальные. А теперь и мы (ты да я) смеёмся и кашляем в шарф. Туда, где душа наша прячется, греется, теплится. Вот он – знак, будто клеймо и пророчество, вот оно – чудо, словно исход, странствие и возрождение.
А в полдень мы очнёмся, заварим чай, покурим и утонем. Полистаем книжки, пропылесосим, поговорим, в конце концов.
- Стоп. Что-что?
- В конце концов.
- Что?
- В конце концов.
- Ещё
- В конце концов.