. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И хрюкотали зелюки, как мюмзики в мове.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Льюис Кэрролл, "Бармаглот", пер. Дины Орловской)
Смеркалось.
Хлипкие хорьки шныряли по жнивью.
Мужик с лопатой шёл в амбар
и нёс башку свою
на длинной шее, а она изогнутой была.
Вот тут его за шею и ужалила пчела.
“Курлык! Курлык!” –
осипшим басом дико заорал –
и окрестил себя лопатой посреди двора.
Лошадка сивая, заржав, шарахнулась,
а кур
взлетел высОко на насест –
и бойко подмигнул.
“Тебе чего, мужик, чего? Чего тебе, мужик?” –
спросила баба у плетня.
“Эк, скверный твой язык!” –
мужик сердито отвечал ей,
шеею вертя.
У бабы возле титьки заворочалось дитя.
А мальчик конопатый,
наблюдая из кустов,
подумал, что к семейной жизни тятька не готов, –
и тут же твёрдо порешил –
не заводить семью,
пока невнятные хорьки тынялись по жнивью.