Она ничего не успела почувствовать.
«Она ничего не успела почувствовать», – успокаивала, казалось, саму себя и причитала, сминая в руке угол тёмного платка, баба Тося, соседка по подъезду. Стояла, прислонившись в дверному проёму ванной комнаты, а её то и дело толкали туда-сюда какие-то незнакомые люди в светлых одеждах. Она, может, и понимала, кто они, но не хотела верить в это. Чудная женщина, незлобливая, весёлая, потерявшая где-то в просторах города своих уже взрослых детей, она выплёскивала всю любовь на нескольких кошках-богатках, живущих в её в квартире.
Санитары заполняли бланки непонятными терминами-каракулями, закрывали чемоданчики и монотонным голосом отвечали на вопросы человека в форме. Небольшая ванная напоминала плоскую коробочку пятнашек, где перемещались на освободившееся место новые шашечки-фигуры.
ОНА... Она лежала нагая в уже остывшей пурпурной воде, уставившись стеклянным взором в белую керамическую стену. Рыжие волосы веером плавали на поверхности, отчего её голова казалась вечерним солнцем, раскинувшим свои огненные лучи на багровом небосводе. И на шее ровным всполохом алел длинный разрез, все еще источавший капли крови.
НИЧЕГО... Ничего не говорил, только дрожал щуплый мужчина, забившись в угол, за унитаз. Закрыв голову руками, он плакал молча и царапал пол пальцами ног. Мокрый и жалкий, он улыбался уголком рта, и что это было – гримаса ужаса, счастья или свободы – никто не мог да и не хотел сейчас понимать. Время для мужчины провалилось в этот холодный фаянсовый омут, к которому он прижимался плечом. Время принесло в его жизнь «уже ничего... ничего... ничего».
НЕ УСПЕЛА... Она смотрела на все это действо сверху, откуда-то с потолка, безучастно. Не успела позвонить Люське, чтоб отменить сегодняшнюю встречу у театра. Та будет ждать ее и корить за вечную нерасторопность. И отпуск, такой долгожданный, не успела отгулять. К родителям в Петровку хотела поехать... не успела. «Вовка, мой сын, был бы умным и заботливым, если бы я успела его зачать». Не успела, не смогла открыться этому мужчине, с которым прожила целый год, а он так ничего и не понял... А люди всё смотрели на нее, беззащитную и фарфорово-бледную, не успевшую остыть...
ПОЧУВСТВОВАТЬ... Почувствовать бы еще хоть разочек запах ромашек на лугу, измазать нос желтой пыльцой, биение своего сердца ощутить (когда влюблена), частого, сводящего с ума (спасибо, сердце, за всё), шорох крови по венам, остроту заусенок на пальцах рук (спасибо, спасибо...). Почувствовать радость удачи, скрип снега под ногами... Хотя... все это она уже испытала, чего жалеть...
Пожилая женщина подписала трясущимися пальцами какую-то бумагу и была отправлена восвояси, горемыку-мужчину подняли, одели и увезли куда-то. Коробка ванной комнаты опустела, и только одна фигурка оставалась на своем месте, в углу цвета кровавого заката.