В ночь с пятницы на понедельник

Что-то холодно. Трава не берет, блюю, как в детстве. Нет отрады в этом средстве. Наливаю. Ты права. Опьянев едва-едва, я сижу в чужой квартире и пишу на А4 заклинанья – запустенья заполошные слова. Но не варит голова, не кипит под костью разум, кот косит лиловым глазом, намывает, намыва… нам бы ваши, ****ь, заботы: на метро домой с работы, пиво, дети-обормоты, гордость Питера – Зенит... Черт, опять в башке звенит. Ну, алё? Молчите? Зря вы. Лучше водки нет отравы. Выпьем с горя, это, право, знатный повод наебнуть. И – туту - в последний путь на гламурном порш-кайене в никуда куда-нибудь. Хоть в «Туннель», где поколенье незнакомых и младых локтем от души под-дых в тесноте поддаст не глядя. Нету честных правил, дядя. Все мы пидоры и ****и, арлекины и пьеро. А жарптицево перо в бок засунуто меж ребер и закручено хитро, чтоб до печени достало. Не дожить никак до ста нам, тут хотя б к пятидесьти горбик скорбно донести до заветной той могилы, что исправит. Вот же вилы – скушно жить. Как скушно жить. *** на всё бы положить, на природу, в глушь, в Саратов отвалить из суеты…влезть в посконные порты, запихнуть в прореху вату на матрасе у печи. Громче, маятник, стучи, вылезай, давай, кукушка. Выпьем с горя, где же кружка? Пушкин, мать твою, молчи. Пей, мой ангел, раз хранитель – так храни мою обитель. Желтой ленточкой мочи на сугробе у крылечка слово «счастье» нажурчи.