Мы в детстве играли в спартанцев, защищая свой угол детской,
[А теперь любим in der Zone sein* (прости мой плохой немецкий!)]
А, выходя из детской, шли подкладывать гвозди на рельсы,
Не думая, что однажды туда пообещает лечь Ельцин.
Мы в детстве играли в космос, а выигрывали вкладыши,
Прятали желания в книжки, а находили за радужкой,
Были везде затычками, которым не хватало бочек,
И глушили время как рыбу на зависть законопослушным прочим.
А потом мы выросли, позабыли, что страна одна как восход,
И одни построили Трою, другие пошли на неё в поход,
Не зная, что этот поход бессмыслен и бесконечен, как сериал,
И каждый уже не хотел делиться тем, что умел и знал,
И это стало привычкой, подписью, носовым платком,
Но что-то (память ли, совесть) чуть горчило под языком.
Да вдруг исчезло, насквозь и мимо, и в дырку тихо пролился свет
Тех звёзд, что уже – не цветы, а мины, взрывающиеся в голове,
Как шарики в детских руках – обидно до слёз,
Что поезд бессмертия снова не тех увёз,
И стрелочник-Пантократор бреется как всегда,
Ведь то, что другим – отечество, ему – полынь-лебеда.
………………………………………………………………
Ну что ж ты? Жевать – не строить, и истиной не болеть,
Но лучше погибнуть стоя, чем пыль вытирать с колен.
Однажды надевши латы, не скинешь их на ребят,
Базарная «Илиада» продолжится без тебя!
Ты должен – ты слышишь, должен, устал или не устал! –
Стоять здесь, а время позже расставит всех по местам.
Пусть блещешь ты лоском светским, и нет уже сил мечтать,
Твой угол в забытой детской – застава, завет, устав.
………………………………………………………………
На завьюженном полустанке, проклиная ухмылки погоды
И последствия любви и пьянки, и никчёмность того похода
За чужой Еленой по бурелому, перепутав мёртвую воду
И живую, шепчем: «Господи! У Тебя ведь нет другого народа!»
Тишина. Лишь снег на плечи липнет маркой акцизной.
И не выбросить жребий, но – сколько достанет сил –
Защищать для самих себя то, что дороже жизни,
Чтоб, истекая кровью, не думать «Продешевил!»
* Быть ни при чем (жарг.)